Я тогда как раз шел с долгого дежурства на наблюдательном посту — одного из первых моих заданий уже без Эрни — и был в чертовски плохом настроении. Все, чего мне тогда хотелось, это немного перекусить и найти тихое местечко, где преклонить главу. А тут, черт возьми, оказалась это громогласная, так и сыплющая ругательствами нью-йоркская телка, которой случилось разрушить сразу оба моих плана.

— Привет, — сказал я, прождав пять минут в тщетной надежде, что продавец наконец обратит внимание на мое существование, — здесь кое-кто еще еды дожидается.

Тут Гленда развернулась, сунула мне в руку свой хот-дог и сказала: «Кушай, деточка, кушай, Господь Бог запрещает тебе голодать». А потом она втянула меня в разговор, битых часа полтора кружа мне голову анекдотами столь сомнительными, что я прямо сквозь личину краснел.

И когда много лет спустя я стану вспоминать Гленду, я не вспомню ее вот этой трезвой, уравновешенной женщиной, что стоит в самой середине катера с воздушным двигателем и покорно принимает ту участь, которую мне будет угодно ей уготовить. Я не стану думать о ней как о той самой гадрозаврихе, которая организовала ужасную гибель многих других диносов. Не стану думать о ней как о лучшей подруге, которая меня предала.

Я стану думать о Гленде как о той самой девушке, которая подняла меня, когда я лежал так низко, что ниже не бывает, которая пробудила меня к жизни, когда самосожаление утопило всю мою волю и я уже не мог идти дальше. Она всегда останется для меня той вопиюще грубой и чудесной хулиганкой у лотка с хот-догами.

— Прости, — говорю я, и Нелли ловит мою подсказку, пододвигая своих солдат к бокам Гленды. Они тяжело над ней нависают. Гленду начинает немного потряхивать — ее рука дрожит, пока она вытирает единственную слезу.

— Значит, все будет так?

— Да, — говорю я. — Так.

— Я могла бы свалить из города. Пожить немного в Европе.

Нелли качает головой. Да, это мое личное дело — оно связано с Джеком, с Норин, с моим собственным благополучием. Но это также дело Нелли — его дальнейшее существование будет зависеть от того, верно ли мы поступим сегодня вечером.

— Прости, Глен, — повторяю я. — Ты представить себе не можешь…

Солдаты лезут к себе в карманы, вытаскивают оттуда подходящие под их размеры пистолеты и направляют стволы Гленде прямо в лоб. От одного вида обезьяньего оружия меня начинает бить озноб, и прежде чем они успевают сделать следующий ход и закончить работу, я поднимаю руку.

— Погодите, — говорю я, Гленда чуть не падает от облегчения. — Только не так.

Нелли недоуменно наклоняет голову, но я делаю шаг вперед. В груди у меня тяжело. Это опять воздух? Или влажность?