Кто-то наконец опознал его. От него почти ничего не осталось, и все же его узнали.

— Это Роб Хьюз, — сказал он. — Вот золотая коронка сбоку. Видите, как она подмигивает, когда подносишь факел к лицу? Он поставил ее в прошлом году и все ею хвастался. Я сам видел, как она поблескивала, когда он, бывало, открывал рот, чтобы погасить спичку, после того как раскуривал трубку. Ну-ка, проведите еще разок факелом у лица. — Рот и так был широко раскрыт в застывшем смертельном оскале, открывать его шире не было необходимости. — Видите, как она блестит? Видите?

Другие закивали:

— Да, это Хьюз.

— Хватит, — отрезал Моллой. — Прекратите.

Им хотелось разглядывать коронку бесконечно долго.

Несколько человек вызвались пойти и сообщить новость его жене. Моллой отправился с ними по чисто профессиональным причинам. Здесь, на земле, от человека почти ничего не осталось, чтобы о нем можно было что-то узнать, зато там, дома, кое-что наверняка имелось, во всяком случае не меньше, чем здесь.

— Они десять лет жили как кошка с собакой, — заметил один по пути туда.

— Дрались втихаря, за закрытыми дверями, — добавил другой.

— Тогда как же об этом узнавали люди? — весьма резонно поинтересовался Моллой.

— После очередной драки на ней каждый раз оставались отметины. У нее постоянно имели место «несчастные случаи» дома. Сроду еще не видел женщины, на которую бы падало столько разных вещей или которая бы столько спотыкалась о ведра и потом хромала…

— Ш-ш-ш, — тихонько предупредил кто-то. Не из уважения к мертвому, а потому, что они уже приближались к живой. В окне горел свет.

Она открыла дверь; и они четверо — кроме Моллоя было еще трое — неловко протолкались в комнату, сняли и принялись крутить в руках шляпы. Причем все будто языки проглотили. Кроме разве что Моллоя: он и не собирался говорить, он просто хотел понаблюдать.

Ей было за пятьдесят, высокая худая женщина, холодная и вся будто стальная. Словно ее плавили в плавильном тигле ненависти и все мягкие части оплавились и сгорели.

Ей пришлось заговорить первой, как часто делают женщины в трагедиях.

— Что-то случилось? — безучастно поинтересовалась она.

Они кивнули.

— С Робом, — продолжала она, откусив нитку, которой что-то зашивала, когда ее прервал стук в дверь. Затем добавила: — Я так полагаю? Иначе вы бы не пришли сюда подобным образом. И без него. — Она воткнула иголку в кусок замши или фетра, в котором уже торчало несколько других, и подождала.

— Тот лев, лев который убежал, задрал его, — заикаясь, выговорил один.

Эту новость она восприняла со странным спокойствием. Не закричала и не заплакала, а двое из них, приготовившиеся подхватить ее, если она начнет падать, обнаружили, что от них этого не потребуется. Она стояла совершенно прямо.