— Понятия не имею. Я никому ничего не говорила. Клянусь!

Даже на расстоянии пятисот миль стены имеют уши.

— Вы сердитесь на меня? — спрашивает она, и я слышу боязливые в вопросе нотки. — За то, что я убежала?

— Нет. — Я лгу, как я могу не злиться, если ее бегство вышло таким боком? Но это уже в прошлом, что же касается дня сегодняшнего, то не знаю. С учетом всего, что произошло, случившееся с ней, пожалуй, выглядит неизбежным, как бы ниспосланным свыше самим провидением.

— А что тебе сказали? Я имею в виду тех людей, которые звонили, хотя и не знаю, кто они.

— Сказали, что мне ни в коем случае нельзя снова давать показания. А если я все же попытаюсь, они меня прикончат. — Она буквально оцепенела от страха, я отчетливо это чувствую. Могу ли я злиться на нее, если для того, чтобы позвонить сейчас, ей понадобилась смелость, мне и не снившаяся!

— Тебя бы не убили, — говорю я с жаром и убежденностью, на какие способен. — Я же тебе обещал.

— Мне было страшно.

— Там, где ты сейчас, тебе ничто не угрожает?

— По-моему, нет. Надеюсь, во всяком случае.

— О'кей, теперь слушай! Ты помнишь того адвоката, моего приятеля? Того самого, в конторе которого ты делала заявление, в Денвере?

— Ну?

— Он скоро приедет за тобой. Потом отвезет тебя в Денвер и останется с тобой, пока я не приеду. Поняла?

— Да.

— Ты будешь в полной безопасности.

— Я больше не убегу, не хочу.

— Вот и хорошо. Хорошо. Это совсем ни к чему.

— Я ни в чем не виновата. Разве в том, что они меня заставили сделать. — Она начинает плакать.

— Ни в чем. Совершенно верно. Ты будешь в безопасности. И убегать тебе никуда не нужно.

— Когда вы приедете?