Я молча киваю.

– Могли бы мы начать с двух моментов? – полуспрашивает, полуутверждает Доусон. Теперь его слова звучат как слова полицейского. – В тот день, когда вы помогали своему мужу подготовиться к плаванию, то есть в пятницу двадцать шестого марта, видели ли вы ружье, которое могло принадлежать мистеру Ричмонду?

Вопрос гулко отдается у меня в голове. Почему он снова спрашивает меня об этом? Неужели что-то знает? Я судорожно обдумываю ответ.

– Нет. Я не видела ружья.

– Ни в машине, ни на яхте?

– Я не была на яхте в тот день, – замечаю я.

Доусон принимает замечание легким наклоном головы.

– А возле яхты?

– Нет.

– Значит, вы нигде ружья не видели? – Инспектор задумчиво поглаживает свой нос.

– Нет, – повторяю я с некоторым трудом. Инспектор разворачивает свой платок (похоже, он давно уже в употреблении) и выискивает место, куда высморкаться.

– У вашего мужа было две лодки – пластиковая плоскодонка и резиновая надувная, которую в вашей семье называли «Зодиак». Не могли бы вы сказать, какая из этих лодок была в тот день у пристани?

Я качаю головой.

– К сожалению, не помню.

Доусон опускает взгляд на стол, и я вижу, что губы у него раздраженно поджимаются.

– А где-нибудь еще вы не видели их в тот день?

– Не помню.

Доусон продолжает смотреть на стол.

– Продолжаем, – тяжело произносит он. – Вопрос касается надувной лодки, которую также называют «Зодиак». Вы не могли бы сказать, где вы обнаружили ее в субботу двадцать седьмого марта, на следующий день после отплытия вашего мужа?

Этот вопрос он задал гораздо раньше, чем я рассчитывала. Ловлю себя на том, что задерживаю дыхание.