Я собираюсь закончить запись в дневнике и напишу Гарри. Я до сих пор плохо пишу по-английски, но ему это не важно. Он называет эти письма любовными и говорит, что я единственная женщина, которая писала ему подобное.

— Я как насчет той девушки, в которую ты был влюблен в двадцать пять?

— В двадцать четыре, — поправил он. — Мне тогда было двадцать четыре. Я правда был в нее влюблен и собирался жениться на ней, но, когда подошло время, она мне отказала. Ничего не объяснила, только сказала, что кое-что случилось и это отвратило ее от мужчин и от замужества вообще. Но она мне это сказала, а не написала в письме.

— Но твоя жена, должно быть, писала тебе, когда ты воевал во Франции в Первую мировую?

— Писала, и даже регулярно. Это были хорошие письма — о доме, девочках, как они скучают по мне, — но не любовные. Не такие, как твои, Аста. У тебя замечательные любовные письма, как… как у Роберта Браунинга.

— Может, ты имеешь в виду миссис Браунинг? — спросила я, чтобы скрыть радость. Мне никто ни разу не говорил, что я хорошо пишу. Наверное, не было возможности.

Мы прочитали эти письма вместе, ну, не совсем вместе. Я взяла их в библиотеке, а затем передала ему.

Сентябрь, 2, 1967

Все кончено. Я чувствую, что жизнь кончена, но она продолжается, так и должно быть. Я буду вечно благодарна той доброй девочке, что послала за мной побыть с ее отцом до того, как он умер. Нет, не когда он умер — это случилось после того как мы ушли — ночью, во сне, а когда он лежал при смерти. У него была пневмония, и лекарства, которые ему давали, больше не помогали, болезнь оказалась сильнее. Одна из его дочерей сказала, что он всегда ужасно кашлял, каждую зиму у него обострялся бронхит из-за того, что он отравился газом на войне. Я прежде не слышала об этом. Но промолчала — пусть девочка считает так и дальше. Думаю, он кашлял из-за своих сигар.

Ему было восемьдесят пять, это много. Достаточно для любого, но не для меня. Я бы хотела, чтобы он пережил меня. Я эгоистка. Он не сказал мне никаких прекрасных слов, когда лежал там, в больнице, ни о вечной любви или чем-то подобном. Он просто смотрел мне в глаза и держал мою руку, но был слишком слаб, чтобы поцеловать ее.

Итак, все кончено. В больницу меня привезла Свонни, она же увезла меня обратно, когда приехал Торбен. Я ничего не сказала. Я как обычно пообедала с ними и в обычное время пошла спать. Нам позвонили сегодня утром и сказали, что ночью он умер. Свонни хотела меня обнять, но я не позволила, мне было неловко. Ведь Гарри не был моим мужем, а просто лучшим другом. Я поднялась в свою комнату и оставалась там весь день и всю ночь. Я думала о нем, а потом написала это. Не самая лучшая запись в дневнике. Не лучшая моя проза. Но, по крайней мере, я не плакала.