— Какой-нибудь репортер? Тебе заплатили, чтобы ты написал вот это?
— Мадам, неужели вы думаете, что я…
— Или это всего лишь дурацкая шутка, чтобы посмотреть, как я отреагирую? Впрочем, мне в голову пришла замечательная мысль, — издевательски начинает она, передразнивая невидимого собеседника. — Давайте-ка заставим доктора Мэннинг заново пережить худший день в ее жизни, а потом посмотрим, как она сломается.
— Мадам, прошу вас не шутить так…
— Или еще лучше, давайте попросим личного помощника ее мужа забраться к ней в спальню…
— Мадам…
— …выкрасть из ее письменного стола письмо…
— Доктор Мэннинг, я видел его.
— …и тогда она запаникует и начнет ломать голову, раздумывая над тем, настоящее ли оно.
— Я видел Бойла. В Малайзии. Он жив.
Она умолкает на полуслове и испуганно подносит руку ко рту. Потом начинает медленно качать головой.
— Это был он, мадам. Я видел его.
Она по-прежнему качает головой, но убирает руку от лица, проводит пальцами по подбородку, потом по шее. Она обхватывает себя за плечи, наклоняется вперед и сгибается пополам, словно от невыносимой боли.
— Как он мог… Как они оба могли… О боже…
Она поднимает голову, и глаза ее так быстро наполняются слезами, что она не успевает смаргивать их. Раньше я думал, что это слезы раскаяния или вины… что она может что-то скрывать. Но теперь, глядя на нее и видя, как от невыносимой муки искажается ее лицо, как она по-прежнему качает головой, явно пребывая в шоке, я понимаю, что эти слезы вызваны душевной болью.
— Доктор Мэннинг, я уверен, что это… Я знаю, это кажется вам невозможным…
— Дело не в этом… Господи! Я не так наивна, — шепчет первая леди. — Я вовсе не
Слушая, как она, запинаясь и часто останавливаясь, разговаривает сама с собой, я вдруг понимаю, что она говорит не о Бойле. Она говорит о муже.