К горлу подкатывает комок, меня душат сдерживаемые рыдания. Я снова стискиваю зубы, но все бесполезно. Нет, не плачь, не смей… — шепчу я себе, обхватив руль обеими руками и уткнувшись в него лбом. Передо мной снова проходят долгие годы, проведенные бок о бок с президентом. За это время я узнал не только размер его обуви и то, каким подушкам он отдает предпочтение. Я знаю, что он думает: кто раздражает его, кому он доверяет и кого ненавидит. Я знаю даже то, кто, по мнению Мэннинга, до сих пор использует его. Мне известно, к чему он стремится, чего боится, о чем мечтает и на что надеется… И на что надеялся я… Комок в горле исчезает, и тело мое сотрясают сдавленные рыдания. После восьми лет… после стольких дней, проведенных вместе… О боже, как я мог так ошибаться в этом человеке!

— Уэс, вы меня слышите? — раздается в телефонной трубке голос Лизбет.

Все еще тяжело дыша и отчаянно стараясь успокоиться, я проглатываю слезы, выпрямляюсь на сиденье и наконец попадаю ключом в замок зажигания.

— Одну секунду, — шепчу я в трубку. Вдавив педаль газа, я чувствую, как колеса вгрызаются в дерн разделительной полосы, обретают опору и наконец резким рывком посылают автомобиль вперед. Смахнув слезы с глаз, я вдруг замечаю меню из китайского ресторанчика, подсунутое под один из стеклоочистителей. Я включаю «дворники», а когда они услужливо пододвигают ко мне по стеклу лист бумаги, высовываюсь наружу и хватаю его. Небрежно швырнув меню на сиденье пассажира, я вдруг краем глаза замечаю знакомый почерк на обороте, как раз под отрывными купонами. Нога моя автоматически жмет на тормоза, под протестующий визг покрышек автомобиль идет юзом и останавливается в двадцати футах от знака «Стоянка запрещена» в конце квартала.

— С вами все в порядке? — спрашивает Лизбет.

— Подождите минутку, не кладите трубку…

Я беру лист бумаги. Ошибки быть не может, почерк мне знаком. Аккуратные, тщательно выписанные мелкие печатные буквы.

Уэс, обернись и посмотри назад. Убедись, что ты один. (Прошу прощения за мелодраму.)

Резко развернувшись на сиденье, я смотрю в заднее стекло, глотая последние слезы. Ворота в особняк Мэннинга заперты. Тротуары пусты. А на разделительной полосе, поросшей травой, которая делит узкую улицу на две части, стоит только небесно-голубая арендованная машина сотрудников музея мадам Тюссо.

— Вы что-то нашли? — спрашивает Лизбет.