— Тебе будет больно, Уэсли.
Он приподнимает меня и тянет к себе.
Я зажмуриваюсь от неожиданной вспышки света и слышу…
— О боже! О-он у т-тебя тоже есть, — запинаясь, шепчет Нико, и рука его начинает дрожать. Я вижу, как блестят в темноте его глаза.
— О чем ты?
— На фотографии этого не видно… но с такого расстояния… — бормочет он, в упор глядя на мое лицо. — Теперь мне все понятно, — заявляет Нико. — Твои шрамы! То, как они пересекаются… как они располосовали твою плоть… один врезается в другой. В газетах писали, что они похожи на перекрещивающиеся железнодорожные колеи, но на самом деле это безупречный… безупречный… безупречный… безупречный
Во внезапной тишине до меня издалека доносится голос первой леди. Лизбет что-то кричит ей в ответ. Они слишком далеко от меня, чтобы я мог разобрать слова, но Нико, с его острым слухом, уже давно должен был…
Глаза у него расширяются, как будто он услышал собственное имя. Он медленно опускает голову, глядя на…
— Это неправда, — шепчет он, втягивая живот, как если бы кто-то воткнул в него штопор.
Я не слышу, что говорит Лизбет, но, подняв глаза на Нико, догадываюсь. Это нетрудно.
— Нет… Троица никогда бы не…
Нико по-прежнему прижимает коленями мои руки к земле, но его вес больше не давит мне на грудь. Внезапно его начинает бить крупная дрожь, тело вздрагивает и содрогается в страшных конвульсиях. Нико попадает в эпицентр собственного землетрясения. Позади нас, в нескольких милях слева, ночной воздух прорезает слабый шум локомотива.
У Нико дрожит подбородок; глаза его полны слез. Он сжимает голову обеими руками, наклоняется, хватается за уши и тянет их в стороны, словно намереваясь оторвать от черепа.
— Прошу тебя, Господи, — умоляет он. — Скажи мне, что они лгут…
—
Лизбет.