Джим понял. Страх перед Другом не уменьшился, но желание пришельца помочь ему тронуло до глубины души.

Придать смысл его пустой сломанной жизни — значило то же самое, что спасти Билли Дженкинса или Сузи Явольски, хотя они были избавлены от смерти мгновенной, а ему угрожало медленное и мучительное угасание души. Слова Друга говорили о том, что странному существу знакомо чувство сострадания, а Джим заслужил сочувствие, когда после самоубийства Ларри Какониса впал в тяжелую непроходящую депрессию. Даже если заверения пришельца — сплошная ложь, у него на глаза навернулись слезы благодарности.

— Почему ты ждал десять тысяч лет, чтобы выбрать кого-нибудь вроде Джима для помощи человечеству? — спросила Холли.

— Нужно было изучить ситуацию, собрать информацию, проанализировать и только потом решить, насколько оправдано вмешательство.

— И для этого тебе понадобилось десять тысяч лет? Но зачем? Вся наша письменная история столько не насчитывает!

В ответ — молчание.

Холли повторила вопрос.

Последовала долгая пауза, и наконец Друг сказал:

— Я ухожу.

Затем, видимо, опасаясь, что проявление сочувствия может быть расценено как слабость, голос внушительно добавил:

— Попытаетесь уйти — умрете.

— Когда ты вернешься?

— Не спите.

— Уже два часа ночи!

— Сны — двери.

— Черт возьми! Что же, нам вообще не спать? — взорвалась Холли. Свечение в стенах погасло.

Друг ушел.

* * *

Где-то смеются. Слушают музыку. Танцуют. Любят.

Круглая комнатка на чердаке мельницы, некогда использовавшаяся под склад, была до потолка заполнена дурными предчувствиями и ожиданиями беды.