Раньше Холли не исключала возможности, что именно на Генри лежит доля ответственности за то, что Джим предпочел жить в мире фантазий. Однако сидящий перед нею человек совсем не походил на жестокого истязателя малолетних.

— Генри, я хотела с вами поговорить, потому что мы с Джимом больше чем друзья, я люблю его, и он тоже признался, что любит меня. Я надеюсь, мы будем вместе очень, очень долго.

К ее изумлению, глаза старика наполнились влагой и по морщинистым щекам побежали крупные слезы.

— Простите, я не хотела вас расстраивать, — смутилась Холли.

— Ну что вы, что вы. — Он левой рукой вытер глаза. — Это вы простите меня, старого дурака.

— Зачем вы так!

— Видите ли, я никогда не думал… мне казалось, что Джим так и останется один-одинешенек.

— Но почему?

— Видите ли…

Нежелание Генри говорить плохо о внуке полностью рассеяло ее подозрения.

— Он привык держать людей на расстоянии. Вы это имеете в виду? — попыталась ему помочь Холли.

Генри горестно кивнул.

— Джим всегда был такой неласковый, даже со мной. Я люблю его всем сердцем, но он никогда не показывал своих чувств, никогда не говорил, что любит меня, хотя я-то знаю, как он ко мне относится.

Холли открыла рот, чтобы задать новый вопрос, но старик вдруг тряхнул головой, и его лицо исказилось страданием. Она даже решила, что у него начинается приступ.

— Но это не его вина, видит Бог, он здесь ни при чем. — Генри начал заикаться от сильного волнения. — Я сам виноват в том, что наши отношения стали такими. Я не имел права тогда его обвинять.

— Обвинять?

— Я обвинил его в смерти Лены.

Страх закрался в сердце Холли и уколол противной болезненной дрожью.

Она выглянула в окно. Джима не видно. Он остался во дворе по другую сторону здания. Где он сейчас… что с ним… кто он…

— Но что случилось с Леной? Не пойму, о чем вы говорите, — спросила она, боясь, что уже не нуждается в объяснениях.