С расстояния восьми футов Кот едва могла разглядеть белую — «сердечком» — мордочку оленихи, но глаза благородного животного продолжали сиять ей даже в чернильной мгле.

В поцелуе смерти Кот прижалась губами к запястью и почувствовала свой странно ровный пульс.

Сквозь тьму она и вапити-часовой продолжали пристально смотреть друг на друга, и Кот не могла бы сказать, она ли загипнотизировала животное или оно загипнотизировало ее.

Потом она снова прижала губы к запястью. Та же прохладная кожа, то же мощное биение пульса.

Кот слегка раздвинула губы и попробовала захватить зубами складку кожи. Похоже, ей удалось сжать между резцами достаточно собственной плоти, чтобы нанести серьезное повреждение. В крайнем случае, она могла добиться своего со второго или даже с третьего раза.

Она готова была уже сжать зубы, когда вдруг поняла, что никакого мужества это не требует. Даже наоборот: не перегрызть себе вены — вот что было бы настоящей доблестью!

Но ей было плевать на доблесть, а за мужество она не дала бы и крысиного хвоста. Она уже уверила себя, что ей чихать на все на свете. Единственной целью, которая по-настоящему влекла Кот, было положить конец собственному одиночеству, боли и болезненному ощущению тщетности любых надежд.

Но была еще девочка в подвале. Была Ариэль, запертая в ненавистной тьме и тишине.

Некоторое время Кот сидела неподвижно, изготовившись к решающей атаке на свои вены и сухожилия.

Сердце ее по-прежнему билось мерно и ровно, а в промежутках между ударами его заполняло спокойствие глубокой воды.

Затем, сама не заметив как, она выпустила из зубов складку кожи и вдруг осознала, что опять прижимает губы к своему невредимому запястью, ощущая в нем уверенное, мощное, триумфальное биение… жизни.

Олень за окном исчез.

Исчез?..

Котай даже удивилась, увидев лишь темноту на том месте, где стояло благородное животное. Она была уверена, что не закрывала глаз и даже не моргала; должно быть, она просто находилась в некоем подобии транса и у нее произошло временное выпадение зрения, поскольку статная фигура вапити растворилась в ночной темноте так же таинственно и необъяснимо, как дематериализуется внутри искусно задрапированного черного ящика помощник циркового иллюзиониста.

Кот почувствовала, что ее сердце неожиданно забилось сильнее и чаще.

— Нет, — прошептала она, обращаясь к темной кухне, и это слово было одновременно обещанием и молитвой.

Сердце — это удивительный мотор — торопясь и захлебываясь, вывозило, вытягивало Кот из серой трясины, в которую она едва не погрузилась с головой, и ей даже показалось, что вокруг слегка посветлело.