— Пожалуйста, добейтесь, чтобы мне выплатили выходное пособие, — сказал Макс, склоняясь к компьютеру.

* * *

— Прошло десять минут с начала первой фазы инсталляции, — сказал Бобров. — Как хочется вери… надеяться, — поправил он сам себя, нечаянно употребив запретное слово.

Политическая группа, сократившаяся наполовину, смотрела на него с верой, надеждой и ненавистью — идеолог хренов, как мог все так запустить? Остались те, кому предстояло принять решение Историческое, серьезное, окончательное — как хотите.

Впрочем, решение уже было принято. Оставалось выяснить нюанс, а это зависело от информации…

Зазвонил телефон. Бобров открыл мобилу.

— Человек, похожий на интересующий нас объект, покинул здание, вышел на улицу и взял «бомбилу».

Бобров чуть не подпрыгнул от радости.

— Клюнул! Сработало! Ну, все, он наш! «Да жаль, погиб бродяга у городских ворот», — пропел он со злобной, хрипловатой, пародийной интонацией.

* * *

— На Молочную, за триста, — сказал Столбов.

Подвозила его заезженная «семерка». На переднем сиденье, рядом с пожилым водилой была его супруга. «Хоть не узнают», — думал Столбов, устраиваясь сзади.

На приборном щитке водителя была обычная автомобильная иконка: Спас, Мария, Святой Николай. «Благослови, Господи, и помози ми, грешному, совершити дело, мною начинаемое во славу Твою».

Он не сумел прочесть даже первую строчку молитвы, той самой молитвы, читать которую ему советовал Патриарх перед началом каждого дела. Просто не смог. Боль, даже не боль, а нарастающая тоска пронзила душу.

«Не могу не сделать этого. Я должен. Прости меня, что я не могу совершить это во имя Твое. Прости, что совершаю это. Но я пообещал еще тогда, пообещал самому себе. Я найду и сделаю сам. Да, я прекратил искать. Но я никогда не говорил, что простил».

— Вы решили, за кого будете голосовать? — спросил шофер.

— Нет, — коротко ответил Столбов, опасаясь, что узнают по голосу.

— Надо за Столбова, — убедительно и веско сказал пожилой дядька.

— Почему?

— Он не врет.