— Замри! — приказал Флин. — Стой где стоишь, не двигайся!

Какое там! Фрея, вертясь и размахивая руками, бросилась к выходу. На полдороге она зацепилась ногой за лозу и рухнула на пол. Шершни словно взбесились.

— Ради Бога, лежи смирно! — Флин протиснулся по проходу и бросился на нее сверху, закрывая всем телом. — Чем больше ты дергаешься, тем сильнее они злятся!

— Пусти! — верещала Фрея, брыкаясь и корчась, чтобы его сбросить. — Тебе не понять… Я так не могу… А-а-а-а! — Что-то вонзилось ей в шею и обожгло болью. — Убери их! Прошу, убери их с меня!

Флин стиснул ее руки и скрутил ноги между своих, словно в борцовском захвате. Его щека давила ей на затылок, пригибала голову к полу. Один шершень заполз Фрее в штанину, другой карабкался по веку, еще два копошились на губах. Ее худший кошмар стал еще более кошмарной явью. Правда, шершни больше не жалили, и хотя ощущать, как они ползают, было невыносимо, она величайшим усилием воли заставила себя лежать неподвижно — не без помощи скрутившего ее Флина. Так продолжалось несколько минут — шершни налетали, ползали по ним со всех сторон. (И как только вся эта прорва умещалась в одном пустом черепе?) Внезапно рой рассеялся. Гул затих, по лицу и ноге больше никто не ползал, но Фрея по-прежнему лежала, стиснув зубы и зажмурив веки, боясь, что малейшее движение раззадорит шершней. Броди, видимо, тоже так думал — прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он поднял голову и осмотрелся. Через несколько секунд Фрея освободилась от его гнета.

— Все хорошо, — сказал археолог, помогая ей встать. — Их больше нет, все вылетели.

Она уткнулась ему в грудь, сотрясаясь от пережитого, у кус на шее жутко горел.

— Все хорошо, — повторил Флин и обнял ее за плечи. Его спокойный тон вселял уверенность. — Ты спасена. Опасность миновала. Все в порядке.

Один миг, краткий миг, его правота казалась несомненной. Затем снаружи прозвучал зловещий смешок.

— К сожалению, профессор Броди, дела обстоят иначе. Совсем иначе. По крайней мере для вас. А вот для меня…

Двое быстро крались в подлеске, прижимаясь к краю ущелья. Каждые полсотни метров они останавливались и приседали за ближайшим деревом, кустом, стеной или статуей, прислушивались, переводили дух и торопились дальше. Их бурые накидки до того сливались с окружающим фоном, что даже птицы не замечали вторжения. Единственным, что их выдавало, были белые кроссовки, которые нет-нет да мелькали, когда их обладатели подбирали полы одежд, карабкаясь по камням или прыгая через ручьи. Бежали они молча, вместо слов общались жестами и свистом в подражание местным пичугам. Казалось, в оазисе им было все знакомо. Достигнув срединной части, они направились к центру короткими перебежками, осторожно пробираясь от укрытия к укрытию, прячась среди камней и растений. Наконец один из них проворно забрался по стволу гигантской финиковой пальмы и спрятался в кроне, похожей на огромный зонтик. Другой пробежал чуть вперед и залег в укрытие за исполинской гранитной рукой. Они высунули головы, кивнули друг другу, вскинули винтовки. Заметив идущую навстречу вереницу людей, лазутчики скрылись из виду, словно их и не было.