— Это…

— Я мать Руфь, приятно познакомиться, святой отец, — сказала женщина, протянув длинную тонкую ладонь и рассматривая меня оценивающим взглядом. Насколько я мог судить, ее рост был примерно метр восемьдесят. Волосы были короткими и черными как смоль, с редкими седыми прядями. Вокруг серых, цвета дыма, глаз собрались морщинки, появляющиеся от слишком долгого пребывания на солнце. Она была одной из самых привлекательных женщин, встреченных мной за долгое время.

— Мы с Кларой… гм, матерью Руфью несколько лет жили в одной комнате, — начала Тилли.

— Когда мы были послушницами, еще во времена Всемирного потопа.

Высокая женщина улыбнулась. Она обратилась к Тилли.

— Я знала, что ты очень давно покинула орден, да? Но никто не мог сказать мне, где тебя искать. Исчезла и не оставила никакого адреса, куда писать. Из Тенанго немного увидишь, уж поверь.

— Я бы никогда не написала, слишком неловко. Теперь я журналистка. Знаешь, как это бывает. Мне правда очень жаль, Клара, что я тебе не написала. Это было глупо и не по-дружески.

Вокруг них собралась толпа. Кто-то начал бить в большой барабан, и люди запели. Но эти две женщины ничего не слышали.

— Не поддерживать отношений с друзьями — самый большой грех, который мы совершили… Журналистка, а? Да к тому же освещаешь визит папы. Вот это успех. Шикарно!

— Ничего особенного. А ты как?

— Ну, я стала той, кого все мы обычно ненавидели: настоятельницей. Вот уже почти десять лет я возглавляю монастырь в нагорье в Гватемале. Около сорока монахинь, в основном учим и ухаживаем за немощными. Все в делах. Это первый мой отпуск за многие годы. Разве не чудесно? Ты знакома с Его святейшеством? Ты не могла бы немного вразумить его?

Тилли — бывшая монахиня! Почему это не пришло мне в голову раньше?

Я оставил их и пошел в отель, полагая, что Тилли позвонит и отменит наше свидание за ужином, чтобы погрузиться с приятельницей в воспоминания о днях, проведенных в монастыре.

Но она не отменила, и мы отправились в местечко под названием «Мандарин» в районе Восточных Шестидесятых улиц. Мы по-приятельски болтали о поездке, о странной симпатии к прессе скрытных представителей церкви, вынужденных пойти на тесный контакт с журналистами, которых они были приучены ненавидеть, о спаде американской иностранной корреспонденции, о нью-йоркских ценах, о погоде. Наконец я сказал:

— Хочешь поговорить?

Палочкой для еды она гоняла креветку по тарелке.

— Нет, — ответила она.

— Ладно.

Мы выпили еще чаю.

— Да, — произнесла она спустя несколько минут, обхватив ладонями чашку. — Это история сестры Джин, без рекламных пауз. Бессвязная, потому что так я это чувствую. Плохо, если на виражах упустишь нить рассказа.