— Присядьте вон там.

Я уселся в удобное кожаное кресло перед большим плазменным телевизором.

— Я сейчас приду, — сказала она и вышла из комнаты — очевидно для того, чтобы пойти в одно только ей известное тайное место, где хранилась пленка. Мне следовало сказать ей, что прятать что-то в доме довольно глупо: за двадцать лет не было случая, чтобы я при обыске пропустил хоть один домашний тайник, — но Марк Уинслоу не был копом — он был обманутым супругом, не подозревавшим о проделках своей жены. А народная мудрость гласит: «Если хочешь спрятать что-нибудь от мужа, положи это под гладильную доску».

Я встал с кресла и стал изучать залитую солнцем комнату. Одна стена была почти сплошь увешана фотографиями членов семейства в дорогих серебряных рамках. Среди прочего я увидел снимки обоих сыновей Джилл — довольно красивых юношей. На стене также висели фотографии, сделанные в разных странах мира. Помимо цветных снимков мальчиков и их родителей, здесь были черно-белые, с коричневым оттенком дагерротипы, на которых можно было увидеть и представителей старшего поколения семейства Уинслоу: они были запечатлены рядом с роскошными лимузинами, верхом или на яхтах. Все это свидетельствовало о том, что благосостояние этой семьи создавалось не одно десятилетие и даже не один век.

Некоторое время я рассматривал снимок, на котором Марк и Джилл Уинслоу были запечатлены вместе. Трудно было представить себе двух более не подходящих друг другу людей.

На другой стене висели дипломы и металлические таблички с выгравированными надписями, которые вкупе со стоявшими на полках кубками, представляли собой награды, полученные Марком Уинслоу за успешную инвестиционную деятельность и победы на поле для гольфа.

На книжных полках стояла по преимуществу популярная беллетристика: я увидел несколько классических произведений, но в основном там были издания по бизнесу и гольфу. В углу помещался старинный массивный бар из красного дерева, и я довольно отчетливо представлял себе мистера Уинслоу, смешивающего себе коктейль.

Не могу сказать, чтобы Марк Уинслоу был мне неприятен: если разобраться, я вообще не знал этого парня, — но уж больно скучная у него была физиономия. И я подумал, что если бы даже был с ним знаком, вряд ли пригласил бы его выпить кружку пива со мной и Домом Фанелли.

Как бы то ни было, Джилл Уинслоу приняла решение относительно Марка, и мне оставалось только надеяться, что, разыскивая пленку, она не изменила его.

На стене висело еще кое-что: написанный маслом портрет Джилл десятилетней давности. Художнику удалось довольно точно передать на холсте ее большие темные глаза, чувственный и одновременно целомудренный рот — последнее, впрочем, полностью зависело от настроения смотрящего.