Они поглядели друг на друга. Щеки Мэтьюсона вспыхнули.
— Потрясающе! Нужно вскрыть стену и посмотреть, да? В подвале есть долото и фонарик. Я сейчас принесу…
— Оставьте!
Роб достал из кармана швейцарский перочинный нож и откинул прочный клинок.
Кристина, Дули, Форрестер и Мэтьюсон молча смотрели, как Роб вонзил сталь в доску, с легкостью проткнув ее. Панель оказалась совсем тонкой, явно фальшивой. Роб несколько раз повернул нож, а потом принялся вырезать прямоугольное отверстие. Форрестер взялся за край отверстия, и вдвоем с журналистом они выломали изрядный кусок фанеры. Им открылась темная объемистая ниша, из нее потянуло плесенью. Роб просунул руки в дыру и принялся шарить.
— Такая темень! Я ничего не вижу…
Кристина достала мобильник, зажгла его экран и посветила в нишу над плечом Роба.
Роб и Форрестер потрясенно смотрели; Дули выругался; Кристина от удивления приложила ко рту руку.
В глубине ниши, покрытая толстым слоем пыли с паутиной, стояла большая коробка из ветхой кожи.
46
46
Кряхтя от натуги, Роб вытащил находку на лестницу.
Круглая с плоским верхом коробка была сделана из кожи — потрескавшейся, обшарпанной, обветшалой черной кожи — и определенно выглядела как вещь из восемнадцатого столетия, причем вещь аристократическая.
Наподобие ручного багажа какого-нибудь лорда, ездившего по просвещенным странам для завершения образования. Коробка по виду соответствовала архитектурному стилю дома, где так долго пролежала в тайном укрытии.
Ее покрывала толстая пелена пыльной паутины. Кристина протерла крышку, и проступили сначала буквы, а потом и слова, тонко, изящно написанные золотом.
Кристина и Роб переглянулись. Молодая женщина сказала:
— Томас Уэйли.
— До того, как он съездил в Израиль и стал Иерусалимом Уэйли…