В это вроде бы ординарное, но на поверку оказавшееся знаменательным калифорнийское утро солнце напоминало шар расплавленного сливочного масла, подвешенный в бездонной синеве.

И пусть оно еще не обжигало, а только грело, Игнатия Барнса прошиб пот. Лоб и щеки блестели, с подбородка капало.

Работая на той же клумбе, в десяти футах от Митча, Игги напоминал сваренного рака. С мая до середины июля его кожа не желала темнеть, только краснела. Так что два месяца в году, прежде чем наконец-то покрываться загаром, он мог спокойно прятаться в помидорах.

Игги не понимал важность симметрии и гармонию ландшафтного дизайна, не мог он и как следует подстричь розовые кусты. Но отличался трудолюбием и всегда умел поддержать разговор.

– Ты слышал, что случилось с Ральфом Ганди? – спросил Игги.

– Кто такой Ральф Ганди?

– Брат Микки.

– Микки Ганди? Я и его не знаю.

– Конечно, знаешь, – возразил Игги. – Микки частенько заглядывает в «Раскаты грома».

В баре «Раскаты грома» обычно собирались серфингисты.

– Я там давно уже не бывал, – ответил Митч.

– Давно? Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Я думал, ты иногда туда все-таки заглядываешь.

– Значит, меня там недостает?

– Признаю, никто еще не назвал стул у стойки бара в твою честь. Ты нашел местечко получше «Раскатов грома»?

– А ты не помнишь, как три года тому назад приходил на мою свадьбу? – спросил Митч.

– Конечно, помню. Пирожки с морепродуктами были отменные, а вот рок-группа – выпендрежная.

– Они не выпендривались.

– А тамбурины?