Муж Кораль провел рукой по шее и запустил пальцы с носовым платком за жесткий пластиковый воротник, чтобы вытереть пот. С каждым днем он чувствовал себя все хуже и хуже. Правая рука и плечо теряли подвижность, боли постоянно усиливались. Омедас никогда раньше не видел его таким мрачным и неразговорчивым.

Карлос опоздал на встречу чуть ли не на полчаса. Это обстоятельство позволило им начать разговор с нейтральной, болезненной в равной степени для обоих темы дорожного движения и пробок, в особенности на шоссе М30 в районе Висенте-Кальдерон. Затем беседа незаметно перешла на погоду и проклятие Мадрида — июньскую жару. В это время года все нормальные люди, у которых есть такая возможность, собирают чемоданы и бегут из раскаленного города куда глаза глядят. Впрочем, в этот предзакатный час жаловаться на жару было бы несправедливо. Солнце садилось, здесь, на вершине холма, на террасе, было достаточно свежо и комфортно.

Хулио не мог не заметить, что Карлос был явно недоволен тем, как идут дела. При этом он определенно связывал многие сложности и неудачи с той ролью, которую играл во всем этом Хулио. Ни отец, ни сам Омедас еще не забыли, как тяжело им обоим дался тот вечер, когда Нико испортил всем свой собственный день рождения и отец запер его на ночь в сарае. Хулио после этого пришлось стать свидетелем семейной ссоры, в которой ему выпало оказаться между молотом и наковальней.

При этом он — сознательно или же нет — целиком и полностью выступил на стороне Кораль. Все инициативы и идеи Карлоса были разбиты им в пух и прах. Сначала он убедительно доказал отцу, что отправлять ребенка в интернат нет никакого смысла, затем опроверг гипотезу Карлоса о том, что у Нико развивается так называемый синдром маленького императора, и всячески выступал против ужесточения наказаний. В итоге все доводы Карлоса были разбиты. Он остался с пустыми руками перед рассерженной супругой и психологом, вооруженным до зубов специальными знаниями. В довершение всего Хулио дал Кораль весьма действенное оружие в борьбе против мужа.

Прежде чем перейти к упрекам, отец Николаса потребовал от собеседника объяснений. Он хотел знать, что тот мог бы предложить взамен теорий и идей самого Карлоса, развенчанных им.

— Я вовсе не пытаюсь поставить под вопрос твой авторитет в семье, — извиняющимся тоном произнес Хулио. — Кроме того, само собой, считаю непростительным то, как поступил Нико с твоим подарком.

— По-моему, в тот вечер ты говорил что-то другое.

— Я лишь пытался объяснить, что такое поведение ребенка может быть как-то обосновано его внутренним состоянием. Если мы выясним, что он ведет себя сознательно, пытается достичь какой-то цели, пусть даже и самой безумной, то нам будет легче. Тогда мы сумеем найти решение этой проблемы.