— Я знаю, что Сет влюблен в мою дочь. Насчет себя не уверена.

— О, я думаю, он всегда сох по тебе. Это почему-то напоминает мне статую Свободы с вечно горящим факелом. Символ любви. Любви, которая никогда не умирает. Ты не согласна со мной? Я думаю, что любовь никогда не заканчивается. Она вечна.

Сонни уже знает заранее все, что будет дальше. Нервная беседа, в которой они будут касаться главного лишь вскользь, окольными путями, говоря одно, а подразумевая совершенно другое. Если любовь не кончается, то каковы же тогда должны быть отношения между Люси и Сетом? Заметив, что разговор Сонни не по душе, Люси просит прощения. Она вовсе не хотела совать свой любопытный нос в то, что ее не касается, говорит она.

— Вряд ли это можно назвать любопытством, — успокаивает ее Сонни. — Все естественно. Тебе небезразличны мои отношения с Сетом, а мне — твои. Здесь нет ничего необычного.

Люси молча помешивает ложечкой кофе.

— Жизнь — запутанная штука, — произносит она внезапно. — Не так ли? В людях столько всяких закоулков, о которых узнаешь через много лет, а можешь и совсем не узнать. Чужая душа — потемки.

Она имеет в виду себя и Сета? Сонни недоумевает. Или же она хочет этим сказать, что даже тогда, четверть века назад, они с Сонни не были близки по-настоящему?

— Мне объяснения не нужны, — говорит Люси наконец.

После недолгой паузы она тихо, едва слышно, бормочет имя погибшего сына и всхлипывает, будучи не в состоянии сдержать чувства.

— Разумеется, — произносит она, быстро овладев собой. — Я хочу сказать, что это самое сложное. Исаак. Майкл не сможет пережить это несчастье. Обреченность. Боже, я не знаю нужного слова. Но он не изменится. Это горе будет в нем вечно. Смех, шутки, веселье — все это не для него. Ну а я другая. У меня другой характер. И думаю, что я все же отзывчивый человек.

— Конечно, ты очень добрая и отзывчивая, — соглашается Сонни, понимая, что глупо уверять в чем-то человека, которого ты не видела двадцать пять лет. И все же она уверена, что поступает правильно.

— Но ведь это и меня касается. Исаак был и моим ребенком. Я не могу жить с молчаливым обвинением, что предала забвению память о сыне, а Сет нет; он страдает, а я нет.

Краска на ресницах тут же тает, и на щеках Люси остаются сероватые разводы. Она вытирает их бумажной салфеткой, выдернутой из салфетницы, стоящей на столе, и качает головой. «И зачем я только тратила время и накрашивалась?» — спрашивает Люси себя. Весь день она только и делает, что плачет по тому или иному поводу и потом подкрашивается.

Соприкосновение с великой болью оставляет тяжелый осадок на душе у Сонни. Это все равно что перекапывать землю в саду и ненароком вывернуть корень растения, белый и корявый, не предназначенный для солнечного света. Она ждет, пока Люси оправится.