Мои родители оба по-своему правы.
И в то же время оба жестоко ошибаются.
Сзади неслышно подходит Рутэнн и пугает меня до смерти.
— Я так испугалась!
Она опускается на землю.
— Я раньше часто сюда приходила, — говорит она. — Когда мне нужно было хорошенько что-нибудь обдумать.
Я подтягиваю колени к подбородку.
— А о чем ты думаешь сейчас?
— О том, каково это — возвращаться домой, — говорит Рутэнн, глядя на далекие вершины Сан-Франциско. — Я рада, что ты поехала со мной.
Я улыбаюсь.
— Спасибо.
Она прикрывает глаза от ослепительно-красного сияющего заката.
— А о чем думаешь ты? — спрашивает она.
— О том же, — отвечаю я и рву коричневую бумагу в клочья.
Мы вместе смотрим, как ветер уносит их прочь.
На следующее утро, еще до рассвета, деревенская площадь уже забита людьми. Одни сидят на металлических складных стульях, кто-то примостился на крыше дома. Рутэнн с Вильмой выбирают себе место под навесом на самом краю площадки. Солнце еще не взошло, но танец будет длиться целый день, а к тому времени палить уже начнет немилосердно.
Софи почти не разговаривает, только, примостившись у меня под боком, трет глаза. Она смотрит на привязанного к крыше золотого орла, который каждую пару минут хлопает крыльями и порой даже кричит.
Когда солнце кулаком вздымается над горизонтом, из