Он, видимо, отказывается мне верить.

— Как это пропала?

— Я заснула, а когда проснулась… ее нигде не было.

— Вызывай полицию! — приказывает Эрик. — Я еду домой.

Полицейские спрашивают, какого Софи роста, сколько она весит. В синей она была футболке или в желтой. Помню ли я, какой фирмы у нее кроссовки.

Их вопросы затягиваются петлей у меня на шее. Я не знаю правильных ответов. Я не помню, когда она носила голубую футболку — сегодня или на прошлой неделе. Я давно не измеряла ей рост и не взвешивала ее. Я знаю, что кроссовки у нее розовые, а вот какой фирмы — вылетело из головы.

Подробности, в которые я могу их посвятить, не помогут найти пропавшего ребенка, но они вытатуированы у меня на сердце. Ямочка у Софи только на одной щеке. Между передними зубами у нее щербинка. На спине — родинка. Я помню голос, которым она зовет меня среди ночи; помню, как сверкает на солнце камень, который она всегда носит в кармане. Насчет роста я могу сказать одно: когда она сидит у меня на плечах, то достает до дверной коробки. Вес ее — ровно столько, сколько не хватает сейчас в моих объятиях.

На все вопросы отвечает Эрик. Галстук он снял, но костюм, в котором он пришел в суд, еще на нем. Я замечаю соседей, наблюдающих за нами в окна и с крылец своих трейлеров. Знают ли они, кто мы? Понимают ли, насколько это горькая ирония судьбы?

Детектив, беседующий с Эриком, откладывает блокнот.

— Ожидайте, мистер Тэлкотт, — говорит он. — Мы немедленно разошлем ориентировки. Вам лучше оставаться на месте — на случай, если Софи найдет дорогу домой.

Он передает по рации полученную от нас информацию. Я слышу вдалеке вой сирен. Наверное, мама чувствовала себя точно так же, когда поняла, что я исчезла. Как будто из нее вырвали сердцевину, как будто планета стала гораздо больше, чем прежде.

Я не могу доверить поиски своего ребенка полиции. Я вообще никому не могу доверять.

Дождавшись, пока детектив уйдет опрашивать соседей, я свистом подзываю Грету.

— Готова поработать, девочка моя? — спрашиваю я, поглаживая ее за ушами.

— Делия, что ты задумала? — беспокоится Эрик.

Вместо ответа я цепляю поводок к ошейнику Греты. Мне плевать, что я буду наступать на пятки полицейским, которых даже не знаю; мне плевать на приказ оставаться дома. Важно одно: это я уснула, я допустила промах. В том-то и состоит различие между мной и моей матерью: я свою дочь буду искать дольше и усерднее, чем кто бы то ни было.

Сообразив, что предстоит кого-то искать, Грета начинает дрожать всем телом.

— Я ее мать, — говорю я Эрику, потому что в идеальном мире это бы все объяснило.