Я смотрю на присяжных, на каждого из них — прямо в их ожидающие лица, ведь теперь они должны понять, что я совсем не чудовище, каким описали меня все эти свидетели. Оливер обрывает маму, чтобы она не успела сказать остальное, но, разумеется, присяжные понимают.

— До начала перекрестного допроса, представители сторон, — говорит судья, — я бы хотел наверстать упущенное вчера из-за раннего прекращения слушания по делу. Никто не возражает, если мы закончим с показаниями этого свидетеля, прежде чем объявим перерыв до завтра?

Вот тогда я смотрю на часы и вижу, что уже четыре.

Мы должны уходить прямо сейчас, чтобы я вовремя, в 16.30, к началу «Блюстителей порядка» оказался дома.

— Оливер, — шепчу я, — возражайте.

— Нельзя допустить, чтобы на все выходные в памяти присяжных остались последние слова твоей матери, — шипит в ответ Оливер. — Джейкоб, мне плевать, как ты это переживешь, но тебе придется смириться.

— Мистер Бонд, — говорит судья, — посвятите нас в суть вашей беседы.

— Мой клиент только что дал знать, что не против продолжить заседание.

— Вот и чудесно! — восклицает судья Каттингс, хотя в чем здесь чудо? — Мисс Шарп, свидетель ваш.

Встает прокурор.

— Миссис Хант, где был ваш сын после обеда двенадцатого января?

— Он пошел к Джесс на занятие.

— Каким он вернулся домой?

Она колеблется.

— Встревоженным.

— Почему вы так решили?

— Он побежал к себе в комнату и спрятался в шкафу.

— Он причинял себе вред?

— Да, — отвечает Эмма. — Он стал биться головой о стену.

(Мне интересно это услышать. Когда со мной случается припадок, я плохо помню, что происходит.)