— Я могу только предполагать, что он участвовал… в том, давнем нападении. Ему надо было только дождаться, когда Труде исполнится восемнадцать лет. Или двадцать один год. — Он повернулся к Андерсону. В мерцающем полуночном свете он выглядел совершенно разбитым. — Но когда никто больше так и не появился, я подумал, что он никому ничего не сказал, и решил все оставить себе. Но точно я не знаю.

— И когда ты решил разобраться с Молки Стилом, она исчезла — ты хорошо постарался, тебе удалось ее спрятать.

— Это был самый тяжелый день в моей жизни. Расстаться с квартирой в Эре. Она ушла, переодевшись в мальчика. Я не думал, что когда-нибудь увижу ее снова. — Шон закрыл лицо руками. Андерсону показалось, что он вот-вот заплачет.

— И она отправилась в коттедж на берегу, ожидая, пока ты вернешься.

Шон кивнул.

— Няня заплатила аванс, но им нужны были деньги, надо было на что-то жить. Но они сами встали на ноги, стали без меня продавать картины, чем и зарабатывали на жизнь. — Неожиданно Шон всхлипнул и воскликнул в отчаянии: — Я бы сделал все, буквально все, лишь бы с ней ничего не случилось!

Андерсон подошел к нему и обнял за плечи.

— Я знаю, — сказал он. — Я знаю. Мне бы хотелось быть таким же сильным, как ты. Но не думаю, что смог бы.

— Смогли бы. Если бы к вашей дочери явился Молки Стил, вы бы убили его. Наверняка.

Андерсон сжал ему руку и снова оперся о стену, глядя на тонкую линию на мониторе.

— Я должен тебя предупредить: срока давности по краденому выше определенной суммы нет. С другой стороны, я к этому не имею никакого отношения, это никак не связано с моим расследованием. И я не думаю, что кому-то понадобится вновь поднимать это дело.

— Мы хотим, чтобы нас просто оставили в покое. Она достаточно настрадалась.

— После всего, что случилось, мы можем заставить тебя только выйти в парк и прогуляться.

Шон согласно кивнул.

— Все эти годы я волновался за Труду, старался защитить ее. А самая большая беда пришла совсем с другой стороны. — Шон тоже обернулся на монитор и следил за бегущей линией. — Мне сказали, что Лиск знал ее мать?

— Похоже на то. Она жила этажом выше, когда приехала в Глазго. Ему, наверное, нравилось ее лицо, ее манеры, то, что она была иностранка. Но он изучал богословие, а она была не замужем и беременна, и его раздирало от противоречивых чувств. Думаю, что он принял ее скрытность за неприязнь, и это жгло его изнутри долгие годы. Наш психолог считает, что он любил ее, но его чувство было каким-то роковым. Если Труда похожа на свою мать, я понимаю почему. Она не просто, а удивительно хороша!