Что, черт возьми, было на уме у этой женщины, когда она прискакала сюда через сад, вместо того чтобы воспользоваться, как все нормальные люди, главными воротами? И где ее кучер? Где ее кабриолет? Судя по всему, ситуация требовала вмешательства Франклина, и немедленного.

— Джентльмены, на сегодняшнее утро достаточно. Мне нужно срочно идти, — сообщил он, потирая ногу, словно хотел утихомирить вечную подагру. — Почему бы не присоединиться к остальным, вы не против?

И, оставив своих несколько ошарашенных товарищей, Франклин, прихрамывая, покинул библиотеку.

Он не успел — по крайней мере, не успел предотвратить взрыв.

Хромая по ведущей из библиотеки длинной галерее с множеством зеркал и обширных окон, он слышал разносящийся эхом пронзительный крик, источник которого находился в гостиной. Франклин знал: так кричать может только Анна Катерина Гельвециус.

— О, mon Dieu, ou est Franklin? Et qui sont ces dames-là?[129]

Впереди раздался шум. Заговорили разом несколько человек, где-то открыли дверь, потом ее резко захлопнули, и на мгновение все стихло. Морщась от боли, Франклин продолжал шагать по коридору. Внезапно на него буквально налетела Анна Катерина Гельвециус. Растрепанная, в съехавшей набок дурацкой соломенной шляпке, она была настолько возбуждена, что едва не сбила Франклина с ног.

Он взял женщину за руки и промолвил:

— Мой ненаглядный друг… — Но прервался, учуяв исходящий от нее запах. — Какой интересный аромат… Мм, это какие-то новые духи?

Мадам Гельвециус одарила его яростным взглядом.

— Это платье моей доярки! Маскировка, понимаете? — Она постаралась говорить тише. — И еще этот дурацкий мул! Я сто часов тряслась на его спине. И в итоге здесь — полная комната женщин. Вы никогда не принимаете гостей так рано. И так много! Я совсем не хотела сюда вторгаться, но дело, мой друг, не терпит отлагательств…

— Напротив, любовь моя, вы всегда здесь желанный гость, — уверил ее Франклин. — Прошу, разделите с нами ранний обед. — Он еще раз с сомнением посмотрел на наряд мадам Гельвециус и весело продолжил: — Вот только, мадам, вынужден с прискорбием доложить, что у нас нет ни одной коровы, которую нужно подоить. Мы не планировали обедать на свежем воздухе.

— Canaille![130] — воскликнула мадам Гельвециус, в притворном гневе топнув ногой.

— Мадам! Что за словечки? — нахально улыбаясь, упрекнул ее Франклин.

Однако после следующей фразы лицо доктора приобрело такое выражение, будто кроме привычной подагры о себе напомнили еще и камни в почках.

— Это очень срочно. — Мадам Гельвециус перешла на громкий шепот, таясь от любопытных ушей. — Пришло послание.