— Позже он валялся на полу, после того как ранил меня. Я убегал отсюда, и он кричал, спрашивая — убил ли я ее, понравилось ли мне убивать ее.

— О, он все знал. Он знал, что она была мертва до того, как ты вернулся сюда, чтобы освободить ее. Может, он был ненормальным, а может, и нет. Но как верно то, что существует ад, так безусловно и то, что он был живым воплощением зла. Разве ты этого не понимаешь? Он не мог совратить тебя и не смог тебя убить, поэтому он решил испортить тебе всю жизнь, если ему это только удастся, посеять семена сомнения в твоем мозгу. Ты был еще мальчиком и почти ничего не видел от ужасного потрясения, у тебя все перепуталось в голове. Он прекрасно понимал твое волнение. Он все знал и постарался использовать его против тебя. Для него в этом заключалось удовольствие — больное, извращенное удовольствие!

В течение большей половины своей жизни Спенсер пытался убедить себя, что все происходило, как в том сценарии, который Элли только что представила ему, но провал в его памяти оставался. Продолжавшаяся амнезия, казалось, доказывала, что правда на самом деле была иной, хотя он так старался убедить себя в обратном.

— Иди, — хрипло сказал он. — Беги в машину и уезжай отсюда. Поезжай в Денвер. Мне не следовало привозить тебя сюда. Я не стану тебя просить остаться со мной.

— Я уже здесь и не собираюсь уходить отсюда.

— Я сказал, уезжай скорей!

— Ни за что!

— Уходи и забери с собой собаку.

— Нет.

Рокки визжал, трясся, прижимаясь к колонне из темного, кровавого кирпича. Он так мучился, Спенсер никогда прежде не видел его таким.

— Возьми его с собой, ты ему нравишься.

Сквозь слезы она сказала:

— Я не уеду. Черт возьми, это мое решение, и ты не можешь ничего решать за меня.

Он повернулся к ней, схватил ее за лацканы кожаной куртки и приподнял над полом. Он добивался, чтобы она наконец поняла его. В ярости и страхе, испытывая отвращение к самому себе, ему удалось посмотреть ей в глаза.

— Бога ради, после всего, что ты слышала и видела, неужели ты ничего не поняла? Часть меня осталась в этой комнате, на этом столе, где он кромсал женщин, как мясник. Я оставил здесь то, с чем не могу дальше жить. Бога ради, что это может быть, а? Что-то еще похуже, чем эти проклятые катакомбы? Хуже, чем все остальное? Наверное, это самое ужасное, потому что все остальное я был в состоянии вспомнить. Если я вернусь сюда и вспомню, что сделал с ней, я этого уже никогда не забуду. Я не смогу спрятаться от этого. И эта память… она как огонь. Огонь, обжигающий меня. Все, что осталось, что еще не сгорело, — это уже не я. Элли, после того, как я узнаю, что я сделал с ней… И тогда с кем же ты останешься? С кем ты останешься здесь, в этом Богом забытом месте? С кем, я спрашиваю тебя?