— Прочитал в газетах в прошлом году, после всей этой суеты.
— Под суетой ты подразумеваешь его попытку убить нас и похитить Энди? — спросила Лорри.
— Расслабься, расслабься, — Панчинелло лучезарно улыбнулся. — Нам тут делить нечего. Иногда с ним было трудно.
— Может, «трудно» — это мягко сказано? — спросила Лорри.
— Пусть будет трудно. Кому знать об этом лучше меня? Может, вы помните, но девять лет тому назад, в подвале под банком, когда всем ещё было весело и хорошо, я сказал вам, что у меня было холодное, лишённое любви детство.
— Сказал, — кивнул я. — Именно так ты и сказал.
— Он пытался быть мне хорошим отцом, но не было в нём родительских чувств. Вы знаете, что за все годы, которые я здесь провёл, он ни разу не прислал мне ни рождественской открытки, ни денег на сладости?
— Это плохо, — и я действительно, пусть и немного, посочувствовал ему.
— Но, разумеется, вы приехали сюда не для того чтобы мы могли рассказать друг другу, каким он бы мерзавцем.
— Если уж на то пошло… — начал я.
Он поднял руку, останавливая меня.
— Прежде чем вы скажете, зачем приехали, давайте обговорим условия.
— Какие условия? — спросила Лорри.
— Вероятно, вам нужно от меня что-то важное. В бы не приехали сюда, чтобы извиниться за то, что кастрировали меня, хотя я был бы вам признателен, если бы приехали. Если вы хотите что-то от меня получить, я имею право на компенсацию.
— Может, тебе лучше сначала узнать, что нужно нам? — возразил я.
— Нет, сначала я бы хотел поговорить о компенсации, — Панчинелло покачал головой. — А потом, если я сочту, что отдаю больше, чем получаю, мы сможем пересмотреть условия сделки.
— Хорошо, — кивнула Лорри.
— Прежде всего, я хочу ежегодно получать две поздравительные открытки, девятого августа, с днём рождения, и к Рождеству. Здесь многие парни изредка получают открытки, а я — никогда.
— Две открытки каждый год, — согласился я.
— И не какие-нибудь дешёвки или с надписями, которые вроде бы забавные, а на самом деле злобные, — уточнил он. — Что-нибудь от «Холмарка»[65], с душевным стихотворением.