— Он погиб в первый день тысяча девятьсот восемьдесят второго года, — сказал Родригеш, и лицо его, и без того печальное, посерело. — Вскоре после этого все и началось.

— Что именно?

— Девушки. При Педру ничего подобного я не делал.

— Кто был юристом компании в это время?

— Юристом? — переспросил он, по-видимому удивленный. — Юристом был Акилину Оливейра. Он еще у моего отца работал, до революции.

— И что с ним стало?

Мигел Родригеш недоуменно заморгал.

— Не знаю. Не понимаю, почему вы спрашиваете.

— Он ведь больше не работает у вас?

— Нет, он уволился уже давно.

— Уволился?

— Да, прекратил работать в компании. Тогда, помнится, мы переживали трудный период, и я просил его остаться. Но он не захотел. Сказал, что у него молодая жена и он не может позволить себе остаток дней прожить загруженным работой. Я вынужден был смириться.

— Вы были знакомы с его женой?

— Нет, никогда.

— Вы не присутствовали на их свадьбе?

— У нас были не те отношения.

— И вы ее ни разу не видели?

— Если и видел, то не помню.

— Итак, с начала тысяча девятьсот восемьдесят второго года вы стали приглашать девушек в ваш офис на Руа-ду-Оуру. Запомнился вам кто-нибудь из них в первые месяцы?

— В этом смысле я очень странный человек, инспектор. Возможно, это своего рода отклонение. Я очень возбуждаюсь в предвкушении акта, а потом сникаю. И происшедшее стирается из памяти. Если девушка приходит ко мне раза три-четыре, вот тогда я еще, может быть, ее запомню.