– Здесь, в Англии, так трудно стать своим. Я всегда так считал. Иногда я тосковал по Австрии, по людям и местам, которые видел в детстве.

Иногда, – сказал я и вдруг поймал себя на том, что думаю об Аризоне.

– О людях и местах, которые знал в молодости, – тихо сказал он. – Британцы не слишком расположены к иностранцам. Их снобизм порою безграничен. Когда я был мальчиком, люди были добрее. Было не так одиноко. Был дом. Иногда я так жажду вновь обрести его, – бормотал он.

– Я тоже подумываю о том, чтобы вернуться, – сказал я, когда появилась Адриана с миской супа и ломтем хлеба.

– Спасибо, сестра. Вы добры ко мне, несмотря ни на что, – мило сказал он, – Как трудно быть медсестрой. – Он попробовал суп и улыбнулся. – А на войне быть медсестрой труднее всего. Обязанности так часто противоречат друг другу, не правда ли?

– Каждый день, – ответила Адриана, – Каждый чертов день.

Врачу тоже трудно сделать правильный выбор. И почти невозможно примирить противоположности. Ваши обязанности на войне бесконечны. Я служил Англии в бурскую войну. Пытался спасать жизни в царстве смерти. И видел жизни, которые уже нельзя спасти. – Он откусил хлеба, улыбнулся и кивнул в знак одобрения.

– Из пекарни, – сказала Адриана.

– Из хорошей пекарни, – сказал он. – Вы обо всем подумали, сестра. То, что надо. Все самое лучшее, что возможно в таких обстоятельствах. В плохих обстоятельствах. – тихо сказал он. – Хорошая медсестра в плохих обстоятельствах.

Я вышел в другую комнату через дверь, которую Адриана оставила открытой, уходя в кухню. Несколько минут спустя вышла и она с пустой миской и ложкой в закрыла за собой дверь. Я вспомнил о засове, только когда она ушла. Хотя на меня внезапно накатила усталость, я встал со своего кресла у камина и запер камеру. Взглянув в глазок на Гассмана, я увидел мирно спавшую старую женщину.

– Глаза прямо слипаются, – сказала Адриана. – Я немного вздремну.

– А я посижу у огня, – сказал я.

Камин был облицован камнем, как в Америке. В доме вообще было много камня. На потолках виднелись грубо оструганные балки. Я чувствовал странное удовлетворение оттого, что нахожусь в доме бедняги Фредди с его женой, вдали от работы и Лондона. Я погрузился в сон.

Когда я проснулся, на улице стемнело, а Адриана была в камере с Гассманом. Я заметил, что дверь туда открыта, но она ведь и не могла запереть ее, раз находилась внутри. Но все же она должна была разбудить меня. Я пошел туда, чтобы посмотреть, что происходит.

Алиса – вернее, Гассман – сидела, опустив ноги на пол, и ела суп – пожилая женщина, на коленях которой, накренившись, стояла миска. Он – я заставил себя вспомнить, что это Гассман, – повернулся лицом к двери, а Адриана сидела на другой стороне кровати, спиной к ней. Я встал в дверном проеме.