Да, умереть — эта мысль четко, без всяких комментариев и компромиссов, установилась в мозгу. Я больше не могу. Не могу, и все! Нет сил сопротивляться, бороться. Да и чем, с кем бороться, собственно? Кто враг? Нет никакой, никакой надежды… Пошло оно все к дьяволу! Не могу, не могу!.. Выпрыгнул из джакузи, открыл окно, впустил ночные запахи. Пахло морем: йодом и водорослями, какими-то фруктами и цветами… Посмотрел вниз: никого на улице. Тьма. Фонари не горят, окна черны. Ни людей, ни автомобилей. Восьмой этаж — приличная высота. Вполне приличная. Скользя подошвами, взобрался на подоконник, распрямился… и мне стало смешно. Голый, в мыльной пене, с разбитой башкой, окровавленный, лежит на тротуаре европейский мужчина. Его. незагорелая, бледная жопа отражает скользкий лунный свет. На ней еще не просохли пузырьки ароматного средства для ванн «Блю мун»… Какое издевательское название! Собираются вокруг муджахиды, тычут пальцами, ржут… Милая картинка. Закопают на пустыре как собаку и скажут: он всегда был предателем. Нет, черт побери, нет! Если уж взялся умирать, то умереть надо так, как не удалось прожить. Достойно. А не выбрасываться из окна голышом, приняв ванну…

Слез с подоконника, дрожа, принялся наскоро вытираться огромным, как простыня, мохнатым полотенцем. Дверь осторожно приоткрылась. Глупо улыбаясь, в ванную протиснулся чернобородый муджахид в исподней рубахе. Стараясь не смотреть на меня, все еще голого, встал ко мне спиной, открыл кран в умывальнике и принялся шумно уринировать, покрякивая от удовольствия. Затем напился воды — пил долго, как верблюд, — и бесшумно, бочком, вышел. Несчастные, они так и не поняли назначения унитаза. Моих лингвистических способностей не хватило…

На следующий день нас загрузили работой. Отель было велено привести в соответствие исламским канонам. Несчастную Венеру в вестибюле сорвали с постамента и утащили куда-то. Убрали со стен все картины, даже самые невинные, кроме фламандских натюрмортов: Аллах запрещает изображать живых людей. А обнаженных — сами понимаете. Потом убрали и натюрморты: кто-то предположил, что сочные куски жирного мяса могут быть свининой. Мне и еще дюжине муджахидов выпало самое гадкое занятие — закрасить фрески на потолке. Как это выполнить технически, никто понятия не имел. В конце концов нашли несколько металлических лестниц, скрутили их проволокой, и вот на такое хлипкое, цирковое почти сооружение лазили каждый по очереди с банкой краски и кистью. Один, на высоте метров десять — двенадцать, трясется от страха и мажет, остальные — держат лестницу и подбадривают его криками. Жаль, Томаса— Туфика рядом не было с видеокамерой! Такое зрелище стоило бы заснять. Побывав на верхотуре три раза, я решил, что с меня хватит, и под каким-то предлогом умотал в номер. Плюхнулся на диван. Закрыл глаза. Попытался хотя бы на несколько секунд отрешиться от происходящего, которое уверенно скатывалось к дурному фарсу. Меня разбудил громкий стук в дверь. Томас с двумя «афганцами».