— Норман Джон Джекс, я суперинтендент уголовной полиции Грейс, это сержант Брэнсон. На основании обнаружившихся свидетельств я арестую вас по подозрению в убийстве мисс Софи Харрингтон и миссис Кэтрин Бишоп. Вы можете хранить молчание, иначе все сказанное вами может быть использовано против вас в суде. Понятно?

Джекс с невеселой улыбкой приподнял левую руку:

— Будет непросто надеть на меня наручники, не правда ли, суперинтендент Грейс?

Опешивший от подобной дерзости, Грейс парировал:

— Верное замечание. Зато теперь будет легко отличить вас от вашего брата.

— Весь мир всегда мог отличить меня от брата, — с горечью заметил Джекс. — Чего конкретно вам надо?

— Вы готовы с нами побеседовать или хотите сначала вызвать адвоката? — уточнил Грейс.

Джекс улыбнулся:

— Я с удовольствием с вами поговорю. Почему бы и нет. Все время на свете в моем распоряжении. Сколько вам его уделить?

— Сколько можете себе позволить.

Джекс покачал головой:

— Нет, суперинтендент, по-моему, вам этого не надо. Поверьте, вам вовсе не нужно то время, которое у меня в запасе.

Грейс, хромая, подошел к стоявшему у койки стулу, уселся.

— Что вы имели в виду, сказав, будто весь мир мог отличить вас от брата?

Джекс послал ему ту же кривую холодную усмешку, с какой вчера вечером спускался к нему по лестнице в доме Клио.

— Он родился с серебряной ложкой во рту, а я… знаете с чем? С пластмассовой дыхательной трубкой в горле.

— Каким образом это позволяет отличать вас друг от друга?

— У Брайана с самого начала было все. Крепкое здоровье, состоятельные и благополучные родители, обучение в частной школе. А у меня? Недоразвитые легкие, первые месяцы жизни прошли в инкубаторе, в этой самой больнице. Ирония судьбы, да? У меня всю жизнь слабая грудь. И поганые родители. Понимаете, о чем я говорю?

— Не понимаю, — сказал Грейс. — Мне они показались довольно приятными людьми.

Джекс твердо взглянул на него: