Он был невыносим, потому что возвращал к реальности, к ее страхам и горю, которые вовсе не были просто дурным сном.
Она снова закрыла глаза. Но теперь просыпалась от малейшего шума.
Сон был ее убежищем, саркофагом в другом измерении, куда не допускался день.
Время от времени она слышала голос Томаса. Он говорил с ней, давал ей воды.
Когда-то она любила этот голос, но теперь он казался ей просто шумом. Лица окружавших ее людей сливались в одно.
Затем началась фаза восстановления.
Ее мозг превратился в гигантский архив, в котором все было распределено, расставлено по порядку. Старые шкафы развалились. В безднах подсознания налаживались другие связи.
Утром Яэль проснулась почти без сил.
Она ничего не чувствовала.
Ничего, кроме того, что в ее душе воздвиглась стена, отгораживавшая ее от источника боли.
Она не чувствовала себя ни хорошо, ни плохо, просто знала, что бодрствует. Она знала, что могла бы держаться так и дальше, при условии, что отбросит эмоции. Что они не пробьют защитную стену.
Она не будет больше плакать. Она не будет больше вспоминать.
Она должна действовать. Так будет лучше всего.
И она знала, что делать.
Томас смотрел на нее, ничего не говоря. Беспокойство, которое она прочла в его глазах, не нашло никакого отклика в ее душе. Она была способна воспринимать информацию, но не анализировать ее.
Еле ворочая языком, она сказала:
— Я должна найти Джеймса Гоферда.