Вивьен почувствовала, как от нахлынувшей радости легкие наполнились воздухом, будто она глотнула чистого гелия.
Выходит, Джудит, которая не дает чаевых, не ошиблась. Вивьен благословила ее в душе, поклявшись самой себе, что попьет с нею кофе и во всех подробностях выслушает все жалобы на здоровье. Она присела возле священника, безутешно уставившегося в пол, и опустила руки ему на колени. В эту минуту она не сочла подобный жест фамильярным, он лишь выражал дружеское участие.
— Майкл, очень долго объяснять, но это он. Ты не ошибся. Это он.
На сей раз сомнение выразил священник, не знавший, можно ли радоваться:
— Ты уверена?
Вивьен резко вскочила, словно подброшенная пружиной:
— Совершенно.
Она прошлась взад и вперед по комнате, спешно обдумывая услышанное. Потом остановилась и спросила:
— Он не сказал, вернется ли?
— Не помню. Но, думаю, придет.
Тысячи мыслей теснились в голове Вивьен, тысячи картин сами собой всплывали в сознании.
Наконец она поняла, что сделает.
— Майкл, если станет известно, что ты нарушил тайну исповеди, чем это кончится для тебя?
Священник поднялся, на лице его отразилось смятение человека, который чувствует, что душа его низвергается в пропасть.
— Отлучение от церкви. Запрет на профессию. Навсегда.
— Этого не будет. Потому что никто не узнает об этом.
Вивьен принялась излагать ему, что намерена делать, а сама тем временем думала о человеке, находившемся с ней в этой белой комнате, о благополучии «Радости» и о том, что делалось каждый день в этом доме для таких детей, как Санденс.
— Я не могу поставить жучок в исповедальне. Пришлось бы объяснить слишком многое. Но есть одна вещь, которую ты мог бы сделать.