После тихого ужина Офелия всю ночь пролежала в кровати, не сомкнув глаз. Перед рассветом она встала, оделась и написала записку «Беловолосой женщине», которую вместе с книгой оставила на видном месте. Перед дверью профессора Чайлда Офелия положила одну засохшую розу. И ушла.

Здесь поток записей прерывался, оставляя свободными полстраницы. Только в самом низу была маленькая приписка. Последнее предложение.

«Будет ребенок».

Я оторопело уставилась на строку.

Атенаида встала и, подойдя ко мне, перевернула страницу. С изнанки обнаружилось короткое продолжение, датированное тысяча девятьсот двадцать девятым.

«Я бы не вынесла, если бы на меня смотрели так, как я — на ту женщину. Не пожелаю твоей жене испытать к тебе то же чувство, какое вызвал у меня Джем в первый томбстонский вечер».

Офелия вернулась в Англию, но только затем, чтобы подготовиться к уходу. Она взяла новое имя и начала ездить по стране с лекциями, как когда-то Делия. Точно так же добилась некоторого признания.

«Я, конечно же, могла вернуться к участкам Джема и продолжить поиски, но почему-то не сделала этого. Все, чего я хотела, в чем могла нуждаться, у меня было, а потом появились свои заботы и радости.

Моя девочка выросла замечательной женщиной. Когда она спрашивает об отце, я отвечаю ей: «Ты — дочь Шекспира».

Неудивительно, что она выбрала театр. Ее встречали овациями в Бостоне, Нью-Йорке и даже Лондоне. Я порой думала — если бы тебе случилось ее увидеть, ощутил бы ты тот сердечный трепет, который не объяснишь словами?

Я назвала ее в память о Шекспире и твоих любимых розах: Розалинда.

Розалинда Катарина Говард».

— Да ведь так звали Роз, — сказала я, ощутив пустоту в груди.