– Алекс! Это же красиво! Посмотри!

– Отстань.

– Во всем цивилизованном мире конкурсы проводятся. А ты – дикарь!

– Дикарь. Импотент. Отстань.

– То-то импотент, сто марок только за сегодня протрахал!..! (говорю же: материлась она ого-го-го!).

– Закрой хайло, русскоязычная ты наша! Заняться нечем? Давай проводи работу с автором, пока настроение есть. А то никогда не отдам долги.

– Мне? Долги? От тебя-a? Я и не рассчитываю!..!..!

– Тогда и не отдам.

Чуть позже, спустя недельку, я привел вроде неопровержимый довод, Хельга даже запнулась, углубилась в себя – но поздно: я к тому времени уже… м-м… углубился в нее.

Баба, если что втемяшит себе в голову, непременно добьется. Мужчины, возможно, умней (шахматы, опять же…), но женщины хитрей. Даже когда не баба, а бабомужик, мужикобаб. Хельга Галински…

В Гамбурге мы тогда были. Как же, как же, вольный город. Я и дал себе волю: накушался «Либефраумильха» – зелененькой симпатичной бурды. Перевести, что ли? Молоко любимой женщины, вот. Сухенькое-полусладкое. Раньше, в Совке этакое винишко в меня и… и совком не затолкать. А тут: скотч хочу, говорю. Не держим, говорят. Фирменное кафе: мозель, рейнвейн, молоко – любимой женщины. Тьфу, эстеты! Ладно, изнасилую себя – соответствуй Европе, Боярофф! Вылакал я «молока» – в носу уже хлюпает. Пошли, говорю, погулять охота. Ну, погуляли мы с ней, со стервой, с Хельгой, метров двадцать. Господи, где я?!

А я – на Реепербане. Улочка специфическая. Всего и всякого навидался, но здесь букет – пышный, махровый, разнообразный. Что ни говори, сколь богатый опыт ни имей, а – заводит, не мгновенно (чай отрочество-юность в далеком прошлом), но постепенно заводит. До тугой пружины. А в животе, в голове булькает-бродит «молоко». Только я шагнул было спьяну под красный фонарик – Хельга меня плюх в машину. Едем. Да как же так! Показали и не дали!

Дали… Забылся в машине, просыпаюсь в отеле. Просыпаюсь – что такое? М-м… уестествляю. Кого бы это? Спичкой чиркнул: так и есть – фроляйн Галински, с энтузиазмом переходящая во фрау Галински. Ну да в том моем состоянии… все, что движется. Поручик! Но не такую же страшную, гы- гы-гы!

Гы-гы-гы: работа с автором! А рычала она заправским баритоном, и мата подобного я не слыхал со времен завсегдатая «Пальмиры», боцмана Вани Медведенко. Баритоном! Грудным голосом, если угодно. А я, главное, в процессе (процесс- то пошел!) еще и размышляю: ежели по коридору пронесет кого нелегкая – точно решат, мол, геи слиплись. Я тоже громогласен… Баритон и бас из номера – страстные вполне. Работа с автором, чтоб тебя!