А с Карлосом мы нормально посидели. Я рассчитывал: он нас к себе повезет, в гнездо – вот и погляжу, как крестные отцы поживают. Но сеньор Вилланова деликатно выбрал ресторан. Я вам доложу, ре-сто-ран! Имеет место быть. Угол Лексингтон-авеню и Пятьдесят седьмой, там еще чуть пройти… «Oliver’s». Будете в наших краях – рекомендую. Только оденьтесь поприличней.

Посидели-то нормально и расстались вроде нормально. А чего ж тогда за фокусы в лофте на Бэдфорд-авеню?! У Гриши-Миши-Леши, правда, наркоту нашли, по словам Брентона. Когда и где они успели наркоту подхватить? Наркота – не рубины. Но ежели рубины – Колумбия, то наркота – колумбее не бывает. Колумбия. На сеньоре Вилланове свет клином не сошелся, мало ли латины в Нью-Йорке. Но… не люблю я совпадения, не очень верю в них – в СЛУЧАЙНЫЕ совпадения. Жаль, в кабаке мы тогда сидели, а не на новой вилле Виллановы. Знал бы ныне, куда идти-спрашивать, вы не по мою ли душу наведывались, чему обязан? Может, тому, что… Да ну! Хотя…

Не исключено, Карлос, то бишь сеньор Вилланова, вполне говнистый, с комплексом мужика-недомерка. А я, помнится, подпил и его «карликом» одарил. Но ведь как бы по-свойски, знаете ли. Уменьшительно-ласкательный суффикс. Ик. Карлос – Карлик. Станешь ли растолковывать специфику русского языка тому, кто в нем ни бум-бум?! А сеньор Вилланова, естественно, ни бум-бум. И если бы мудак Михалыч тогда не поперхнулся, все бы и ничего. Проблемы? Что вы, что вы! Просто очень остро. Перец. Чили. Ну-ну. Глазенками карлик-Карлос пальнул тогда специфически – мужики-недомерки мнительны и, да, вполне говнисты. Не исключено: я русский бы выучил только за то, что некий Боярофф «карликом» одарил – что бы это значило, а? приласкал, значит? ну-ну! Рубины прощу, карлика – никогда! Ик, говоришь? Уменьшительно, говоришь? Икать тебе, Боярофф, не проикаться. Остро, говоришь? На ножи поставят – поострей будет.

Чушь! Насрать и розами засыпать! (К слову, впервые Перельман выдал эту фигуру речи аккурат после наезда красавцев-мерзавцев, живот прихватило в одночасье, а сортир благовоняет китайско-бояровски. Пардон! Ну, я рассказывал).

Так брел я пешочком из 60-го участка к «Русскому Фаберже», прикидывал: какую маску заранее нацепить, явившись пред темныя очи Льва Михайловича Перельмана.

Для Брентона сгодилась маска униженного и оскорбленного – он стопроцентный американец, ему вряд ли известны принципы японского ритуала-церемониала приветствий, система поклонов: прогибаешься строго по иерархии. Только стопроцентный японец уловит сарказм-оскорбление, если прогнуться перед ним не по его чину, ниже обусловленного вековыми традициями. Все равно что к синюхе у пивларька подчеркнуто обратиться: слышь, многоуважаемый сударь! Брентон – не японец, я и расстарался. И с немалой долей искренности, следует еще раз признаться. Вот и отделался тысячей зелененьких. Могло быть и хуже… А так: иди, парень, но учти! Учел-учел! И подписку о невыезде не затребовали. Не Совдеп. Здесь больше опасайся «подписки о выезде». На все четыре стороны – из страны Бога и моей.