Я вслушался. Опыта у меня достаточно для определения: внутри кто-то есть. Затаился?

Впрочем, если и затаился, то в первые две-три минуты, а потом направился в прихожую с шумом каторжника, тянущего за собой ядро на ноге.

– Ы-ы? – вопросительное междометие, жалобное и испуганное, сиплое…

Вах!.. Как сказал бы доктор Чантурия: вах! Ле-о-ова?! Перельмановскую голосовую скрипучку я опознаю из миллиона.

– Лев?!

– Саша! Это ты?! Я знаю, это ты! Наконец-то! Саша, выпусти меня отсюда!

Да-а-а, каким ветром, Левушка?! Хотя нечто в этом роде я если не предполагал, то и не исключал. Вот, значит, где ты, унесенный ветром! Под каблуком у фроляйн-мисс. Под тем же каблуком, который раздавил пиццу в «запаснике».

Следовательно, таблоид Галински вне всяческих сомнений – человек Конторы.

Следовательно, уже тут, в коридоре правильно я сделал, прижавшись к стеночке, постаравшись НЕ БЫТЬ в дверном проеме. Ибо практика последних дней показала: Хельга выдает информацию только тогда, когда уверена в дальнейшем нераспространении. Зачем бы ей информировать Боярова о пребывании Перельмана в своей хате, вытолкнув Перельмана на передний край: «Голос, Перельман! Голос!». Не сомневаюсь, в хате у нее не только Лева и она сама. Бойцы наготове. Только и ждут, чтобы «жеребец и кретин» по своему обыкновению вышиб дверь. Или на худой конец попытался вышибить. Не дождетесь. Я снова внял Марси: «не делай ничего». Шаг вперед дорого мне же и обойдется.

Я присел на корточки, поближе к замку:

– Лев! Громче! Не слышно! И вообще! Открывай!

– Не могу, Саша! Ты пойми меня правильно! Са-аша, спаси меня! Они… они пытали! Они привязали! Тут железки, Саша! Я наполовину отвязался, но руки – никак.

Торопятся! Излишне торопятся бойцы невидимого фронта. Глупости допускают, белыми нитками шьют. Слишком долгая первоначальная тишина – второпях по-глухонемому совещались. Слишком громко гремел Лева «каторжным ядром», подползая к выходу…

– Лев! Зубами попробуй.

– Не могу, Саша! Я один. И какие мои зубы, Саша! Ты только пойми меня правильно.

Зубы у Перельмана замечательные, фарфоровые – это первое, что он сделал в Америке, зубы себе сделал. Цена… да что говорить! Сравнению с чем-либо совковым не подлежит, несравнимо. Правильно ли я его понял? Такие зубы жаль калечить о стальные запоры? Однако жизнь ценней, а, Лев?! Я, между прочим, не спрашивал, один ли Перельман в квартирке, он сам поспешил доложиться. Вот-вот. То-то и оно.

– Кто тебя запер, Лева?

– Не знаю, Саша! То есть это бандиты, Саша! Я думал, они – от нас… ну, от нас… ты только пойми меня правильно. А это просто бандиты! Товарищ Смирнов – он не товарищ, он вообще, он… Саша! Они меня пытали! Здесь какие-то ужасные устройства. Им нужен мой… наш «Фаберже». У меня все болит, Саша! И руки – никак…