Фрэнкен любил своих избирателей в Техасе, точнее, он понимал, что целиком и полностью зависит от них, и поэтому принадлежал им безраздельно. Ради их интересов он прилагал огромные усилия, чтобы провалить этот дурацкий торговый законопроект, который, будь он принят, поставил бы Соединенные Штаты в невыгодное положение. Япония в этом случае не преминула бы аннулировать свой запрет на импорт риса из других стран, а такой шаг непосредственно затронул бы интересы его избирателей, и особенно жителей родного города Галвестона, которые занимаются главным образом производством риса на экспорт. Японский рынок риса был для них чрезвычайно выгодным. Поэтому Фрэнкен понимал, что если торговый законопроект пройдет, то у него на родине он будет воспринят с таким возмущением, что ему придется позабыть о перевыборах на следующий срок.

Фрэнкен быстро миновал недавно отреставрированные залы, где размещались магазинчики, кафетерии и ресторанчики самообслуживания, в которых можно было перекусить на скорую руку, и спустился по широкой мраморной лестнице вниз, на перрон, где уже стояли три поезда, готовые к отправлению.

Фрэнкену стало даже невмоготу при мысли о том, что произойдет, если его не переизберут в сенат на новый срок.

Тогда ему придется начинать новую жизнь, лишенную множества привилегий и льгот сенатора, допуска на престижные, щекочущие самолюбие пресс-конференции и возможности узнавать и передавать тайны политической кухни, одним словом, утратить чувство собственного достоинства.

Он пошел вдоль нижнего перрона, разыскивая свой поезд. Найдя его, пробился сквозь густую толпу галдевших туристов и направился к нужной платформе.

Он уже собрался было вскочить в вагон, как откуда-то внезапно появился молодой человек восточного типа, одетый в униформу проводника.

– Простите пожалуйста, сенатор, – вежливо сказал он. – Не могли бы вы уделить мне минуточку внимания?

Фрэнкен озабоченно глянул на платформу. Из вокзала никто больше не выходил, все проводники куда-то исчезли. Он стоял между вагонами, поезд должен был вот-вот отойти.

– Извини, сынок, – ответил Фрэнкен, широко, во весь рот, улыбнувшись, – но я опаздываю на поезд и...

– Но дело-то совсем минутное, сенатор, – сказал молодой азиат, – и очень важное.

– Все же извини, – настойчиво произнес сенатор. Он решительно направился в открытую дверь вагона, но проводник загородил дорогу. – Ну как ты не поймешь! Я же опаздываю...

Внезапно проводник резко придвинулся к нему и прижал к холодной металлической поверхности вагона. Фрэнкен открыл было рот, чтобы закричать, но звук словно застрял в горле. Проводник брызнул ему в рот струю жидкости из баллончика. Сенатор закашлялся, язык у него запал, будто у эпилептика, захватившего приличный глоток "Уайлд Турки". Он попытался поднять руки, но они оказались прижатыми к телу. Из уголка рта потекла слюна.