Влетев в окно, словно цирковой тюлень, он с глухим звуком упал на пол спальни. Снизу было слышно, как отец бьет мать. Он кричит — она плачет. Шмяк! Шмяк!
Дэннис с трудом поднялся и открыл шкаф. В потолке был люк с раздвижной лестницей, которая вела на чердак. Он забрался по ней и убрал ее наверх, закрыв люк. Отцу никогда не придет в голову искать его здесь. По крайней мере, раньше никогда не приходило.
Дэннис долго сидел и трясся от холода. Он обмочил штаны, когда отец бил его. Губа была рассечена, подбородок кровил, но ему было все равно. Он ни о чем не думал. Даже о том, что происходило сейчас в доме. Он только смотрел на лунную рябь на гонте на скате крыши.
Вскоре он услышал, как стукнула задняя дверь, потом раздался голос отца на заднем дворе, который звал его и ругался. Затем отец вошел обратно в дом, и через несколько минут Дэннис услышал, как он ходит по его спальне, постоянно ругаясь.
Дэннис слышал, как падают и разбиваются вещи, когда его отец обыскивал комнату, переворачивая мебель, ломая что-то и крича, чтобы он выходил. Но Дэннис не шелохнулся и не издал ни звука. Он не думал и ничего не чувствовал. Ему было не интересно, почему мать не пришла искать его.
Шум в спальне утих. Прошло какое-то время. Он услышал, как хлопнула задняя дверь, а спустя мгновение — как заводится машина. Минивэн матери. Можно было подумать, что это игрушечная машина, судя по звуку двигателя, по сравнению с джипом его отца. Может, она решила уйти и больше никогда не возвращаться. И что ему до того? Ничего.
Когда машина уехала, наступила тишина, и вокруг наконец воцарилось спокойствие, Дэннис забрался чуть выше на выступ крыши, откуда он мог видеть довольно далеко и мечтать, что его здесь нет.
Мир был прекрасным местом — если смотреть на него ночью и издалека. Тогда не замечаешь ничего плохого. Не видишь несовершенства. Заглядываешь в окна к людям по вечерам — там все счастливы, и родители любят детей.
Ах, если бы…
Глава пятьдесят первая
Глава пятьдесят первая
Карли ползала по периметру комнаты так долго, что уже потеряла счет углам, в которые она сворачивала. Помещение, видимо, было квадратным. Налево, налево, налево. Она ползла и ползла — ползла, потом отключалась, снова ползла и снова отключалась — в поиске выхода из этого ада, только за тем, чтобы понять, что выхода нет.
Она была вымотана, сбита с толку, эмоционально истощена, а еще очень замерзла. Цементный пол вытягивал каждую каплю тепла из ее обнаженного тела. Ей казалось, будто она составляет с полом общее целое, словно ее кожа и мышцы вросли в него; что она не сможет сдвинуться с того места, на котором лежала. И может, если в следующий раз, когда она потеряет сознание, оно просто не вернется, это будет не так уж и плохо.