— Она, скорее всего, попытается забрать его оттуда любой ценой, — заметил Андреми.

— Не сомневаюсь. Но уже слишком поздно. Ребенок в надежном месте.

Некое подобие улыбки появилось на лице человека без лица. Жослен всегда называл своего сына только «ребенок» или «сын Одри». Это было не ново для Пьера Андреми — он уже имел дело с некоторыми отцами, которые доверяли ему своего «ребенка». Что касается Одри, Антуану вообще не следовало с ней связываться. Разумеется, она дорожила своей репутацией, и Антуан не сразу добился успеха. Но он не спешил. Конечно, ему бы стоило быть осторожнее с документами, касающимися учеников, и уж тем более не отдавать Одри тот класс, где учился Бастиан. Но от Антуана не приходилось ждать благоразумия. Так же как Клеанс была рабыней Пьера вот уже долгие годы, Антуан был рабом своей жены — точнее, ее банковского счета — и своих страстей. Вот почему он не решился под любым благовидным предлогом уволить Одри Мийе, отослать ее как можно дальше от Лавилля и от Бастиана. Просто потому, что по-прежнему хотел с ней спать.

— И где же ТВОЙ сын? — сказал Андреми, получив мимолетное удовольствие от гримасы, которая появилась на лице Жослена, когда тот услышал это простое притяжательное местоимение.

— В надежном месте, — повторил Жослен. — С ним Сапфир. Я ее очень ценю — она умеет с ними обращаться.

С «ними»… с детьми. Несколько секунд Пьер Андреми изучал лицо бывшего мужа Одри. Это был его совсем недавний союзник — они встретились, когда Андреми уже осуществлял свою власть из темных, недоступных сфер. Встреча произошла в Париже, а не в Лавилле. Мотивы Жослена Эрсо сперва ускользали от Андреми — он не мог понять, отчего кто-то соглашается служить Лавиллю, не будучи уроженцем этого города. Наконец он понял: ненависть, которую Жослен питал к сыну, не могла сравниться с той, которую он испытывал к своей бывшей жене. Все средства годились для того, чтобы сокрушить Одри, — даже если для этого нужно было уничтожить и сам объект ее наиболее сильной привязанности, источник их общих бед… А какое место подходило для этого лучше, чем Лавилль-Сен-Жур? Здесь, с большей вероятностью чем где бы то ни было, все становилось возможным. Вдали от посторонних глаз.

— Все в порядке, — добавил Жослен. — Но я хотел бы тебя попросить по возможности ускорить события…

Пьер Андреми оставил эти слова без ответа. Есть вещи, которые может понять только местный уроженец. И кроме того, его собственный жизненный путь оставался уникальным в истории этого бургундского городка — хотя слабый луч здравого смысла, иногда пробивавшийся сквозь его манию величия, шептал ему, что, в сущности, история каждого, кто когда-либо здесь правил, уникальна. Но все же он был особенным: в отличие от других, он никогда не верил. Его мать — о да! Матильда Андреми была истинно верующей и верной союзницей Талько — по крайней мере, до поры до времени. Она верила в силы Зла, в особое предназначение Лавилль-Сен-Жур — стать оплотом тайных сил, служащих ЕМУ. И она надеялась когда-нибудь передать священный факел этой веры, горевший на протяжении многих веков, — до тех пор, пока рационализм и наука не ослабили духовного сознания мира, — тому, в чьи руки перейдет власть над городом, — своему сыну. В результате Пьер пережил вместе с ней все самое немыслимое, пройдя дорогой тьмы… Но он не проникся верой — он лишь испытывал безумное, опьяняющее наслаждение. Обуревающая его жажда была неугасимой и неуправляемой. Она привела его из узких улочек Лавилля на широкие многолюдные улицы Парижа, из подземных катакомб городского парка — на парижские бульвары и в детские сады, где он высматривал своих будущих жертв… Потом он был схвачен. И, вопреки всем ожиданиям, признан невиновным. После этого его демоны — или демоны его матери — окончательно взяли над ним верх. Затем последовало самосожжение. Через это нужно было пройти — потому что, если не совершить над собой обряд очищения, память о прошлом рано или поздно тебя настигнет, власть родителей захватит и подчинит, а в конечном итоге — приговорит. В Лавилль-Сен-Жур этот обряд совершали над собой, как самураи делают сэппуку. Пьер самым естественным образом последовал по пути своих предков.