Она бросилась на колени и скатала ковер. Потом выхватила пакет для мусора из стоявшей на столике оранжевой коробки и запихнула туда свернутый ковер. Она уже собиралась вынести его на тротуар, но остановилась. Так не годится… Это не просто хлам. На нем кровь Уиллы. Энн казалось, что у нее на руках лежит ее тело. Сама не зная почему, она опустила пакет на пол.

Энн проглотила комок и встала, опустив руки. Она осматривала освещенную люстрой прихожую. Кровавые следы на стенах и двери засохли коричневой коркой. Плинтусы тоже были в пятнах. Прихожую окаймляли тоненькие дощечки, которыми был закреплен ковер — на них пятен не было. Стены надо помыть и выкрасить. Нельзя оставлять их так, даже на ночь. Ей будет тяжело, ужасно тяжело, но это надо сделать. Ради Уиллы. И это ее очистит, ей станет легче, она покончит с этим кошмаром. У Энн открылось второе дыхание. Она сочла его даром небес.

Придя на кухню, Энн сняла перчатку и, пока в синее ведро набиралась горячая вода, взяла горсть сухого завтрака. В ведро были слиты все имевшиеся у нее моющие средства. Вода с шипением пузырилась, всплыла розовая губка. Энн перекрыла кран, схватила ведро и понесла его обратно в гостиную, включив на ходу музыкальный центр — на классической волне, что соответствовало ее настроению и занятию.

Звучала акустическая гитара, соло. Энн задумалась о своем отце, которого не видела ни разу, потом о матери. Она лениво размышляла, когда встретит ее опять — если вообще когда-либо встретит. В груди у Энн сжалось, но она тут же подавила это чувство. Услышанная по телевизору мольба не прошла незамеченной, однако прошлое все равно позади. Ее ждет оставшаяся часть жизни. Теперь она «начнет сначала» по-другому. Энн принесла тяжелое ведро в прихожую.

Музыка успокаивала. Энн встала на колени и потянулась за губкой. Когда она наклонилась, из выреза майки выпал итальянский амулет на золотой цепочке. Улыбнувшись, Энн сняла его и принялась мыть стену. Засохшая кровь, когда она касалась ее губкой, краснела и начинала издавать запах. У Энн все переворачивалось в животе, и все же она не отступала и отмывала подтек за подтеком, думая об Уилле и смахивая невольные слезы. Энн извела три ведра мыльной воды и несколько бутылок моющего средства. Вдруг в дверь позвонили.

Энн вздрогнула. Сердце в груди затрепетало. В последний раз в ее дверь звонил убийца. Эхо от звонка прокатилось по дому, перекрывая звуки гитары. Энн сказала себе, что поступает глупо. Больше бояться нечего. Кевин мертв. Его убили у нее на глазах, и хотя это зрелище не принесло ей удовлетворения, оно, во всяком случае, дало ей чувство безопасности. Так ведь?