Врач резко оборачивается и, узнав Фокусника, от испуга выпускает из рук телефон. Его охватывает сильнейший страх, мешающий ему говорить. Глаза Фокусника снова горят, как прожекторы ненависти. Он изо всех сил толкает Тревно с лестницы. Тот падает навзничь, даже не успев закричать, и головой несколько раз ударяется о металлические грани ступеней. Портфель и документы разлетаются во все стороны. Фокусник тоже в панике, ему не удается найти ксерокопию своей записки. Он спускается на несколько ступенек вниз, пытаясь разыскать ее среди бумаг, рассыпанных на лестнице, но тут слышит, как двери станции открываются, — значит, через пять секунд появятся люди. Арно отказывается от затеи найти документ, выпрямляется и изо всех сил бьет психиатра ботинком в висок, потом взбегает по ступенькам и медленно, направляясь к своей машине, идет по шоссе, вдоль припаркованных автомобилей. Первые пассажиры, вышедшие из метро, сообщат полицейским, что никого не видели, когда поднялись на верхние ступеньки, на уровень тротуара.

Фокусник возвращается домой в полнейшем смятении, на грани нервного срыва. Он слишком много перенес за прошедшие два дня. Слишком много, и слишком все это пока что необъяснимо. Вкратце случилось следующее: флики его обошли и теперь защищают мальчика с улицы д’Аврон, а еще ксерокопия его текста оказалась в кабинете психиатра. Но по-видимому, Тревно еще не прочел этот документ к моменту прихода Лекюийе, иначе последнего встречали бы в приемной флики. Единственное объяснение: полиция и психиатр еще не связали одно с другим.

Вторая ночь без сна. В новостях — ничего. Лекюийе испытывает потребность подпитать себя эмоциями. Вскочив с кресла, он устремляется в палатку с коллекцией в руках, пролистывает ее всю, от начала до конца. Прикасаясь пальцами к малюсеньким шероховатостям, к тоненьким кусочкам плоти, похищенным у его маленьких жертв, Фокусник снова возвращается в те места, где был с детьми. Всю ночь он проводит в состоянии, близком к трансу.

На следующий день Лекюийе выходит из своей палатки в совершенно диком состоянии. Он принимает душ, бреется, надевает чистую одежду и выливает на голову и шею полфлакона туалетной воды. В газете ничего нет о смерти психиатра, в утренних новостях, передаваемых по телевизору в баре, — тоже ничего. Он плетется к своей машине, ступая так, словно у ботинок свинцовые подошвы весом пятьдесят килограммов.

Мистраль звонит Тревно. Подавленная горем секретарша сообщает ему новость. Он сразу же связывается со своим коллегой, ведущим расследование, и рассказывает ему о сути профессиональных отношений, связывавших его с психиатром.