— Вообще-то, я здесь в отпуске, и мне случайно пришло в голову, что есть возможность узнать, как это делают в одном из ведущих мировых центров археологии. Что ж, нет так нет. — Лэнг повернулся, всем своим видом показывая, что сейчас безропотно уйдет.

— Знаете что, — сказал ему в спину Савелли. — Хранитель сейчас в Геркулануме, проверяет, как идут работы на новых приморских раскопках. Вы ведь знаете этот город?

— Погиб вместе с Помпеями при извержении Везувия в… в семьдесят девятом году нашей эры.

Савелли снова сверкнул белизной зубов. Несомненно, ему было приятно, что соотечественник оказался достаточно образованным, а не одним из тех американских туристов, которые считают, что в Италии внимания заслуживают только ресторан «Масличная роща» и магазины Армани.

— Я могу позвонить ему. Три часа на поезде до Неаполя, а там такси за пятьдесят евро доставит вас на раскопки. Придется, конечно, поторговаться. Спросите там доктора Росси.

Лэнг быстро прикинул в уме: чтобы добраться до любого римского аэропорта, потребуется, самое меньшее, час, и сколько еще нужно будет ждать следующего рейса на Неаполь… Как это часто случается в Европе, ехать на поезде, пожалуй, было удобнее, чем лететь самолетом.

Он сунул руку в карман и вытащил несколько купюр.

— За ваши хлопоты…

И сразу понял, что ошибся. Савелли нахмурился и мотнул головой.

— Я не швейцар вашего отеля, мистер Коуч.

Лэнг изобразил на лице изумление.

— Что вы, мистер Савелли, вы не так меня поняли. Конечно, это не вам. Это символический взнос в музей в возмещение вашего затраченного времени.

Как будто солнце вышло из-за грозовых туч.

— Grazie[50]. Подождите минутку, я выпишу вам квитанцию.

Лэнг вышел на улицу, размышляя над чуть ли не извечной загадкой: где проходит граница между любезностью и услугой, за которую ожидают вознаграждения? Как и большинство американцев, он частенько принимал первое за второе, но никогда не наоборот.

Но из затруднения с чаевыми он выкрутился вроде бы удачно. Куда больше его смутил молодой человек, который разговаривал по сотовому телефону и курил, прислонившись плечом к стене соседнего дома.

В этом не было ровно ничего неожиданного. Итальянцы владеют искусством бездельничать со вкусом, как, пожалуй, никто другой в мире. Они способны одинаково беззаботно прислоняться хоть к кирпичной, хоть к оштукатуренной, хоть к каменной стене и непринужденно стоять в самых немыслимых позах, после которых среднему американцу, желающему скопировать такое положение, обязательно потребовался бы хороший костоправ. Курение здесь тоже очень распространено; по всей видимости, страхи по поводу рака, заболеваний сердца и легких считаются недостойными мужчин. Чаще всего сигарета свешивается с нижней губы или, если нужно поговорить, курящий держит ее в руке и использует в качестве коротенькой указки для усиления жестикуляции, пристрастием к которой итальянцы знамениты на весь мир. Сотовые телефоны распространены даже больше, чем сигареты. Облик итальянца — но крайней мере, римлянина — будет неполон без прижатого к уху телефона и размахивающей руки, жестами которой он выражает свое согласие или несогласие с невидимым собеседником. Это практикуется и за рулем движущегося автомобиля или скутера и зачастую приводит к очень впечатляющим результатам.