Она почти демонстративно повернулась к нему спиной и спросила, не глядя на него:

— Хочешь зайти?

— Последнее желание осужденного на смерть?

Она обернулась:

— Нет, просто это могло бы быть здорово. Или даже прекрасно. Ты понимаешь, что я имею в виду.

Нильс погладил ее по щеке. Это было глупо, конечно, и будь у него хотя бы несколько секунд на размышление, ему в голову пришли бы как минимум десять действий, которые он предпочел бы сейчас этому поглаживанию по щеке.

— Ничего не выйдет. Спокойной ночи.

Он не двигался с места, как будто все его тело было настроено на то, чтобы уйти к себе, — кроме ног. Ее голос не давал ему уйти:

— Ты должен иногда делать и неправильные вещи тоже.

— В смысле?

— Что-то плохое.

— Может быть. Но в том, чтобы зайти к тебе в комнату, нет ничего плохого.

Нильс закрыл за собой дверь в свой номер. Он слышал, как Ханна в коридоре продолжала разговаривать сама с собой.

— Делать что-то плохое, — повторила она дважды, прежде чем отпереть дверь в свой номер и снова закрыть ее за собой.

* * *

Отметина стала ярче. Нильс рассматривал свою спину в зеркале в ванной, свернув шею настолько, насколько позволял позвоночник. Покрасневшая опухшая кожа. Просто сыпь, сыпь, которая сама себе хозяйка. Число пока было неразличимо. Пока?

Нильс вошел в комнату и уселся за стол, заснуть сейчас он все равно бы не смог. Полупьяный и полудохлый от усталости Нильс не складывался в одного — целого и спокойного. Он презрел висящую на двери табличку «Не курить», закурил и пересчитал остававшиеся в пачке сигареты. Осмотрелся в номере. Подумал о Ханне, о ее скорби. И о Катрине, о том, как сильно его тянуло к ней, пока она была на расстоянии тысяч и тысяч километров, — гораздо больше, чем когда она стояла перед ним. Он попробовал избавиться от этого чувства, но оно въелось глубоко. Двумя сигаретами позже их последняя ссора реплика за репликой разыгралась посреди комнаты: оба они стояли прямо перед ним и орали друг на друга, как актеры из самодеятельности, так что сам он, как рефери, хотел встать между ними, крикнуть «Брейк!» и развести их по углам: его — к Северному морю, ее — в Кейптаун.

Он зачем-то открыл ящик стола и нашел там местный телефонный справочник, неотправленную открытку чьей-то бабушке в Гудхьеме — и Библию в темном переплете. Нильс взял ее в руки — целую вечность не читал ничего подобного — и пролистал. Авраам. Исаак. Ревекка. Он повесил кобуру с пистолетом на стул, потому что держать пистолет и Библию слишком близко друг к другу казалось неправильным. Группа «Битлз» пришла ему на выручку, как умеет только поп-музыка, когда нужно дать волю противоречивым чувствам. Он был полупьян, может быть, даже больше, чем полу-, иначе никогда не стал бы напевать себе под нос: