Эльза улыбнулась, что показалось ему странным.

– Люди с берега видели, как она ушла под воду. Она не всплыла снова.

Эльза вытащила сковородки из печки и открыла бутылку вина.

– Buon appetito.

Запеченный овечий сыр был великолепен, и он чувствовал, как с каждым глотком ему становится все лучше и лучше.

– Извини, что я не пришел раньше. Но у меня в голове была музыка, и я должен был записать ее. Я просто забыл перезвонить тебе.

– Я так и подумала.

Она улыбалась, и он успокоился.

Во время ужина он рассказывал ей о своей работе. О нерешительных режиссерах, которые всегда хотят чего-то другого, но не знают, чего именно. О композициях, над которыми он работал неделями, для того чтобы за ночь перед записью с концертом полностью переписать все заново. О картинах, которые не вызывали ни единого звука у него в голове. И о картинах, которые рождали у него в голове целые симфонии.

О Гунде, чьи желания он выполнял и благодаря которой получал большинство заказов, он не сказал ничего. Как и о том, что пьет и употребляет наркотики, без которых его чувства мертвы, поскольку тогда все его мысли направлены только на следующую бутылку высокоградусного алкоголя, на следующий пакетик с гашишем или на следующую щепотку кокаина.

Эльза буквально читала по его губам и молилась, чтобы он больше не покинул ее квартиру. Когда он просил ее рассказать о себе, она говорила в основном об Эди, потому что не хотела говорить о родителях, и прежде всего – о матери. Она не хотела вспоминать о ней.

Она рассказала о несчастном случае с Эди, о котором все так часто говорили, что Эльза уже не знала, что запомнила по рассказам, а что было ее воспоминаниями. И вкратце упомянула его внезапную болезнь в тысяча девятьсот девяносто третьем году, когда Эди было пять лет, а Эльзе – девять. Случившееся до сих пор стояло у нее перед глазами во всех подробностях.

У Эди были густые, темные, слегка вьющиеся волосы, которые Тереза старательно и с удовольствием расчесывала. Но еще больше она любила мыть их и сушить феном. Однажды утром она, причесывая Эди, обнаружила у него на затылке проплешину величиной со столовую ложку. Она испугалась и позвала Сару. Голое место буквально светилось между темными волосами. Сара с ужасом отвернулась и приказала Эди постоянно носить кепку или шапочку. Все равно что, главное – чтобы это позорное пятно было чем-то прикрыто. Она избегала прикасаться к посуде, из которой он ел, дезинфицировала туалет сразу же, как только он им попользовался, и уворачивалась, если Эди подбегал к ней, чтобы обнять.