– Уже нет, – буркнул Мышкин.

– Итак, наш дорогой Ефим Евсеевич Беленький. Наверху уже решено. А заместителем ему по медчасти обозначен Литвак.

– Да бросьте вы! – отмахнулся Мышкин. – Все знают, что Литвак – неизлечимый алкоголик. Он же всю клинику пропьет. Как можно его назначать?

– Его алкоголизм – как раз самая решаемая проблема, – возразил Демидов. – Ты отстал в своем общепрофессиональном развитии, дорогой коллега. Фармацевтика на месте не стоит. Сделать Литвака убежденным трезвенником можно за сутки. Есть и другие варианты. В том же ИЭМе сын Бехтеревой, Медведев, набил руку на алкашах и наркоманах. Небольшая стереотаксическая операция на головном мозге – и пожизненная гарантия излечения.

– А! – вдруг дошло до Мышкина. – Значит, Литвак, уже репетирует! В новой должности себя представляет. Я-то думаю, почему он на сигары перешел?

– Шесть дней назад можно было ставить на Беленького. Да надо же такому случиться: зашел к нему невзначай пока еще действующий наш начмед профессор Крачков. Увидел Фиму и испугался. Вернее, сделал страшное лицо и уговорил Евсеича немедленно лечь к нам, потому что наш профессор увидел на морде начальника все признаки возможной опухоли головного мозга. Тем более Беленький почему-то убежден, что опухоль можно подцепить, как грипп или гонорею. Короче, услышал Беленький и рухнул на ковер в своем кабинете.

– Помер?

– Что ему сделается? – усмехнулся Демидов. – Лежит у нас. Лечащий врач – Переверзев.

– Психотерапевт? – удивился Мышкин.

– Беленькому другой и не нужен.

– Подтвердилась опухоль?

– Пока нет, – мстительно усмехнулся Демидов. – Да теперь и не надо. Однако месячишко полежит. Пусть поосмотрится. Страху поднаберется… Но все равно, кадровая проблема, как ее видит Златкис, не решена. А тут ты со своими диверсантами и террористами.

– И что? Вы этот индекс-м сюда запустили? Вы в него вирус встроили? Вы отправляли людей на тот свет с внезапной остановкой сердца? Любой суд будет на нашей стороне.

– До суда надо еще дожить! – жестко сказал Демидов. – В биологическом смысле. Не повторить судьбу Кокшанских. Но есть еще более важный момент. И он требует, чтобы вокруг этого вируса по-прежнему сохранялось полное молчание. Секретность. Пока.

– Что-то я вас не понял… Кто должен сохранять?

– Ты и я. Мы оба.

– Совершенно ничего не понимаю. Зачем?

– Представь себе ситуацию. Ты производишь боевой вирус, испытываешь в нашей клинике. И вдруг тебе становится известно, что я это дело раскрыл, значит, вполне возможно, есть или скоро будет антидот. Твои действия?

– Все сначала. По-новому.