Прошло минут пять.

– Слушаете? – пробасил селектор. – Повторите, пожалуйста, кто интересует?

– Шатрова Марина Михайловна.

– Нет такой.

– Почему не вскрывали? – повысил голос Глотов. – Сколько можно тянуть? Это не простое дело. Надо срочно! – приказал он.

– Не получится срочно, – виновато сказал прозектор.

– Это почему же? – с вкрадчивой угрозой осведомился Глотов.

– Потому, – откашлялся Валентин Григорьевич. – Потому что некого вскрывать.

Глотов переглянулся с Мышкиным. Тот многозначительно щелкнул ногтем по кадыку.

– И это есть, – подтвердил Глотов. И в селектор: – Посмотрите, когда поступила Шатрова.

– Сейчас, – снова зашелестели страницы. – Вот: Шатрова Марина Михайловна, полных двадцать девять лет, поступила четвертого июля в двадцать три часа двадцать минут. Сдал следователь прокуратуры Перфильев. Принял Шингарев, то есть я принял. Холодильник, секция номер семнадцать.

– Так почему же не вскрыли до сих пор? – Глотов стал терять терпение.

– Так нет же никого, я сказал. Вскрывать некого.

Глотов возмущенно покрутил головой, вздохнул, глубоко выдохнул и сказал спокойно и даже доброжелательно:

– Валентин Григорьевич, я предупреждал тебя на прошлой неделе: выпьешь на работе – в тот же день уволю. Не забыл?

– Как такое забыть! – прогудел Валентин Григорьевич. – Предупреждали, да.

– Так чего же ты, блин, нажрался с утра? – крикнул Глотов. – Да еще знаешь, что я на работе и в любую минуту могу к тебе зайти. Соображать же надо! На улицу захотел? Кто тебя возьмет на работу после этого?

– Вадим Леонидыч, – обиженно отозвался бас. – Видит Бог, не хочу на улицу. Уже три дня, как ни грамма. Даже после работы. Могу в трубку подуть.

– Ни грамма?.. А труп Шатровой найти не можешь.

– Не могу, – подтвердил прозектор. – Потому что ее тут нет.