Пенсионер заколебался.
– Доедем, получите еще столько же. Как раз ваша пенсия.
– Да, месячная, – вздохнул водитель. – Садитесь. Хоть я, честное слово, очень устал.
– Так давайте я поведу! – с готовностью предложил Мышкин. – У меня есть права, при себе, стаж пятнадцать лет. На сумму вознаграждения это не повлияет.
Ехали долго. От денег пенсионер все-таки отказался. Тогда Мышкин решительно положил сотню на заднее сиденье и рысцой двинулся к клинике.
Ключ в дверном замке повернулся только на один оборот. И дверь медленно открылась сама. Но Мышкин помнил, что запер на два оборота. За грудиной заныло, и он снова ощутил там кусок льда.
Диск лежал на том же месте – в морге на столе.
Сзади раздался шум, загремела стальная дверь, и по лестнице резво спустился Литвак.
– Смотри! – крикнул он, подбегая. – Смотри, Дима, что у меня есть для тебя!
Он резко поднес к лицу Мышкина газовый баллончик, нажал распылитесь. Все вокруг погасло.
Падая в черную бездну, Мышкин успел услышать, как злобно кричал Литвак:
– Куда лепишь, лепило?! Руки оторву! В яремную надо, в яремную!.. Дай сюда, я сам!Диск лежал на том же месте – в морге на столе.
Сзади раздался шум, загремела стальная дверь, и по лестнице резво спустился Литвак.
– Смотри! – крикнул он, подбегая. – Смотри, Дима, что у меня есть для тебя!
Он резко поднес к лицу Мышкина газовый баллончик, нажал распылитесь. Все вокруг погасло.
Падая в черную бездну, Мышкин успел услышать, как злобно кричал Литвак:
32. Похоронен живым
32. Похоронен живым
Когда Мышкин открыл глаза, ему показалось, что после крика Литвака прошла секунда, максимум, полторы.
Он по-прежнему в отделении. В своем вольтеровском кресле. Хорошо видит все вокруг – и предметы, и людей. Странно только, что здесь собрались люди, ничем не связанные.
За его столом главный врач клиники Демидов. Не в белом халате, а в кремовом чесучовом костюме. Внимательно смотрит на дисплей компьютера, рядом – полковник ФСБ Костоусов. А этот как сюда попал?
Перед Мышкиным верхом на стуле – Литвак с черной сигарой в зубах. Смотрит озабоченно, даже с тенью сочувствия. Поодаль, у самых ступенек, Мышкин различил реаниматолога Писаревского.
Что-то непонятное здесь. Он хотел спросить, что происходит, но, что язык словно примерз к небу. Руки и ноги тоже отказали. И с удивлением и страхом он обнаружил, что чувствует себя не живым человеком, а неподвижным бревном.
«Инсульт, – в ужасе догадался Мышкин. – Меня разбил инсульт. Все правильно: полный паралич. Но почему-то сознание нормальное. Ему полагается быть сумеречным. Хотя… кто сказал, что все вокруг не мои собственные галлюцинации? Интересно, оказали мне первую помощь? Не вижу капельницы. И следов инъекций на руках. Если не успели, на всю жизнь могу остаться с перекошенной рожей. Или вообще сыграю в ящик. А может, я как раз при смерти. Как интересно, холера! Вот удача! Жаль, не рассказать и не описать, как это бывает на самом деле… А ведь хорошая глава для докторской. Или даже монография страниц на пятьсот».