Марк занимался любовью так же, как прожил эти последние недели: стиснув зубы, замкнувшись в своем молчании. Хадиджа не испытала ни малейшего удовлетворения. Но она следовала за ним, как следовала с той ночи, ночи Реверди. Без любви, только со странной доброжелательностью, знакомой ей с давних пор. Даже в разгар любовных игр она оставалась сиделкой.

Постепенно Марк приподнялся, выгнулся над ней. Его мышцы напряглись, движения бедер ускорились. Хадиджа отсутствовала. Она оставалась чуждой происходящему. Она грезила: все мешалось в ее мозгу — охваченный пламенем отец, ее мозг-спрут, раскаленная Этна… Но она не забывала посылать ему принятые знаки, испускать приличествующие случаю вздохи, принужденно ласкать тело Марка, ощущая под пальцами испещрившие его шрамы. Единственное, на что она не могла пойти, — это подставить ему губы. Еще слишком больно. Она ни разу не поцеловала его, и это приносило ей смутное облегчение.

Вдруг он замер, изогнувшись над ней, словно отброшенный взрывом наслаждения, удерживающим его на почтительном расстоянии. Он что-то проворчал, застонал, потом издал звериный рык, так не подходивший Марку, которого она знала, дневному Марку, Марку из обычной жизни. И рухнул возле нее. Она не была уверена, что эта схватка доставила ему удовлетворение. Единственное, в чем не оставалось сомнения, это было полное расслабление их тел, чудесная разрядка, принесшая им умиротворение.

И вдруг ее озарило: она вполне могла бы умереть здесь, в этом городе, родившемся из огня. Она думала об этой перспективе спокойно, как о логическом конце круга, из которого она так и не вышла. Да, она могла бы умереть рядом с Марком, этим чужаком, которого она выхаживала, хотя он был виноват в ее несчастьях.

Он не шевелился. Она ощущала его дыхание. Тяжелое, короткое, в котором чувствовалась неясная злость. Словно отголосок только что улегшейся бури. Дыхание, подходящее этому коренастому телу, этой большой голове с тонкими волосами, которые ей так нравились. Она повернулась к стене и сказала:

— У тебя назначена встреча.

Ответа не последовало.

Она провела тыльной стороной кисти по обоям и повторила:

— Я знаю, что у тебя здесь назначена встреча. С ним.

Тишина, сумерки.

Наконец послышался шепот. Голос — как легкий дым:

— Я не заставлял тебя ехать.

Но Хадиджа ничего не слышала: она уже спала.

93

93

Она проснулась под звон колоколов.

Тяжелые, сухие, пронизанные солнцем удары. Удары, под которые она проснулась так, как никогда еще не просыпалась. Казалось, в ней открывается нечто исконное, растительное. Она села в кровати: Марк уже ушел. Тем лучше.