Человеческая часть сознания не переставала удивляться и восторгаться открывшейся панорамой, мистическая лишь беззлобно посмеивалась. Для нее чудес в мире не существовало, впрочем, в людском понимании она и сама была чудом.

Наконец на горизонте прямо по курсу Джина увидела верхушку Мировой Ели, словно вырастающую из облачной тверди. Некоторое время спустя Птица плавно опустилась в гнездо, расположенное на самой ее вершине.

Гнездо было свито из цельных осиновых стволов толщиной в телеграфный столб, с высотой стен в два человеческих роста и общей площадью, может быть, чуть уступающей корту для игры в большой теннис! Ровное дно его устилал слой мелких веток и пахучего сена, поверх подстилки там и сям валялись блестящие, явно металлические осколки яичной скорлупы в палец толщиной.

Птица аккуратно поставила принесенную в клюве амазонку посередине гнезда и вдруг перестала выглядеть как Птица, впрочем продолжая ею оставаться. Теперь по щиколотку в сене друг против друга стояли азиатская девушка-подросток почти мальчишеского телосложения и красивая девица с почти идеальными чертами лица, одетая в майку и вытертые джинсы, босая. Им обеим было понятно, что маскарад закончен.

— Ты дома, Баташулуун Шагланов, — поведя рукой, сказала неожиданно для себя самой азиатка. Впрочем, говорила ее устами мистическая, «птичья» половина их общего сознания.

— Да, я дома, — согласилась та, что выглядела как Марина Младич в садово-дачном варианте, и добавила, подняв с подстилки блестящий металлический осколок: — Свежая скорлупа… Откуда?

— Всего несколько лет назад родился Великий шаман, — пояснила Джина-Птица.

— Где же он? Я не чувствую его присутствия в Срединном мире!

— Его зовут Андрей Татаринов, ассистент, он… — Птица оборвала сама себя, — впрочем, не важно, что с ним сталось… А с твоего рождения, Баташулуун, прошла уже тысяча лет.

— Девятьсот девяносто девять, если быть точным, — поправил тот, кто выглядел как европейская красавица. — Но для тебя, бессмертной, год или даже век туда-сюда не имеют особого значения.

— Для меня все имеет значение, — возразила та, что наполовину была Джиной Луневой, — каждое мгновение, каждая искорка жизни. Ты нарушил собственный закон, заарин-боо, который выработал для себя после твоей неосмотрительной помощи Великому Завоевателю: НЕ УБИЙ! Любая жизнь священна, даже жизнь букашки или таракана, и никто не вправе отнимать ее!

— Я был ослеплен жаждой мести. — Девушка склонила голову. — Прости, Мать-Птица, мне нет оправдания, я виновен и заслужил повторную казнь, самую позорную и мучительную из всех вообразимых.