Страсть, так долго тлевшая в ней, воспламенила Жака, и они стали любовниками.
Стремясь как можно чаще видеться с ним, Луиза подумала о лаборатории, тайно построенной в 1941 году на острове Химер отцом Жака, Жозефом Рейно, суровым мужчиной и известным ученым.
Она предложила любовнику продолжить там свои работы.
Когда Жак бывал в лаборатории, Луиза под предлогом прогулки верхом преодолевала перешеек и приходила к нему, чтобы разделить с ним тайную страсть. Самые прекрасные воспоминания ее жизни.
Это продолжалось до тех пор, пока Мэри не стало известно о неверности матери. Шокированная девушка умоляла ее положить конец этой связи, но бесполезно, страсть была сильнее.
Тогда Мэри выдвинула ультиматум: или мать отказывается от Жака, или она все откроет отцу.
Луиза знала, что дочь ее не уступит, у них были одинаковые характеры.
Либо потерять любовника, либо быть изгнанной Эндрю, который не преминет лишить ее всего наследства, — иного выбора быть не могло.
Со скорбью на лице бабушка Мари, обложенная подушками, вновь переживала ту душевную боль.
Ей вспомнился миг, когда она сделана другой выбор: пожертвовать своей дочерью. С помощью Клеманс, которой она сказала, что дочь собирается сбежать с мужчиной, Луиза заточила ее в монастырь, рассчитывая выпустить ее после смерти уже тяжело больного Эндрю.
С пылкостью, усиленной сознанием вины, Луиза свободно посещала любовника.
Так продолжалось до того Рождества 1967 года. До того как Франсуаза Рейно, лицо которой впоследствии наложилось на лицо Элен Ферсен, с маленьким Квентином приехала к Жаку.
Ничем не занятой женщине, к тому же пребывающей в депрессии, пришло в голову навестить свою золовку Клеманс в монастыре. Пришла она вместе с мальчиком с вьющимися каштановыми волосами. Ему было лет шесть.
— Квентин, твой Лукас… — невнятно пробормотала старая дама. — Он был вестником моего несчастья…
Мари, которую сопровождал Аксель, уже долгое время находилась в палате. Замерев, не подавая голоса, они внимательно вслушивались в слова Луизы, шепотом повествующей им о своей жизни.
Она замолчала и, казалось, задремала.
Полицейский потянул жену за руку, призывая выйти.
Мари отдернула руку.
— Какого несчастья? — шепнула она бабушке.